В этом созыве Госсовета Татарстана Артем Прокофьев — один из самых активных и обсуждаемых депутатов. Кто-то благодарит его за проделанную работу, а другие обвиняют в пиаре на проблемах жителей. В интервью "Idel.Реалии" коммунист поделился мнением о Сталине и Навальном, рассказал, почему в 22 года выбрал КПРФ, ответил на обвинения в пиаре и вспомнил, как 12 лет назад отказался от предложения "Молодой гвардии".

— Артем, вас узнают на улице? Это приятно или раздражает?

— Бывает. Мне это приятно. Публичного человека такие вещи раздражать не должны. Люди, которые работают в публичной сфере, должны к этому относиться только положительно. Одна из проблем в нашей стране заключается в том, что публичная политика съеживается как шагреневая кожа.

Я считаю, что многие проблемы, которые мы видим в последнее время, связаны с тем, что публичную политику настолько спрессовали, что сам диалог с людьми — это из ряда вон выходящее. Многих бы проблем не было, если бы люди, которые по должности должны быть политиками, были бы именно ими, а не только чиновниками.

— Насколько для вас вообще важна популярность?

— Какой-то отдельной задачи наращивать популярность я не ставил, хотя меня очень часто обвиняют в том, что я пиарюсь. О любой проблеме, которую я пытаюсь решить, мне сразу говорят, что я пиарюсь. Я думаю, это необоснованное обвинение — это реально не так, потому что работа депутата носит публичный характер. Мы не тайные агенты, а представительный орган власти. Это говорит о том, что мы представляем население и действуем публично.

В условиях, в которых мы работаем, публичность важна, потому что есть сложности с раскладом сил, когда у оппозиции минимальное количество представителей в парламенте. Когда мы работаем публично, всем становится очевидно, какие на самом деле настроения царят в обществе — это позволяет скорректировать работу тех депутатов, которые в противном случае могли бы проигнорировать проблему. Для меня популярность важна в качестве инструмента для решения проблем граждан.

— Вы говорите с точки зрения депутата. А мне интересно, насколько вы кайфуете от того, что вас обсуждают, узнают?

​— Я отношусь к этому положительно, но в то же время у меня нет какой-то внутренней страсти к тому, чтобы меня больше обсуждали. Для меня это не является самоцелью. Я говорю это абсолютно искренне. Для того, чтобы повысить интерес в соцсетях, мне даже рекомендуют выкладывать больше личного. Но, если вы проанализируете, вы увидите, что там этого нет. Соцсети — это часть нашей работы, и другим депутатам нужно это понимать.

— Вы — один из самых активных депутатов Госсовета, особенно в части широко обсуждаемых законопроектов. Не чувствуете ли вы себя белой вороной?

— Иногда такое чувство в определенной мере появляется, но есть несколько нюансов. Первый: если мы получаем мандат от населения, мы обязаны поднимать волнующие их вопросы, несмотря на расклад сил. Неважно, сколько нас человек: если бы мы ничего не делали, ссылаясь на то, что у нас нет большинства, разве это устроило бы население? Нет! Наша задача — шаг за шагом гнуть свою линию.

​Второй нюанс: настроения во власти неоднозначные — это не только Госсовет, я имею в виду муниципалитеты и исполнительные органы власти. К сожалению, каждый пытается снять с себя ответственность и говорить, что ничего не может сделать. Но по факту их настроения не такие монолитные, как это выглядит с точки зрения результатов голосования по конкретным вопросам. На решение тех вопросов, которые я поднимаю, есть запрос населения. И самое важное — они не являются фантастическими и не реализуемыми. На последнем заседании Госсовета был принят законопроект о компенсации за капитальный ремонт для пожилых людей, с которым я выходил еще год назад. Очевидно, что эту проблему нужно было решать. Когда рассматривался мой законопроект, мы уже были одним из пяти субъектов, где не было соответствующего положения. В итоге, к этому пришли, но мы потеряли федеральное софинансирование из-за такой задержки.

Другой пример — фонд компенсации обманутым дольщикам. Я выходил с этой инициативой в прошлом созыве. Тогда мне сказали, что это противоречит федеральному закону, а я популист. Но проходит три года, и законопроект, оказывается, не противоречит федеральному закону, а я популистом не был. Понимание со стороны представителей правящей партии есть, потому что эти проблемы обоснованы, есть запрос на их решение, а предлагаемые варианты не носят фантастический характер. В этом смысле не такая уж я и белая ворона.

— Вам не обидно, что ваши законопроекты не принимают, а такую же инициативу правящей партии парламент одобряет?

— Обиды из-за того, что в законе нет моей фамилии, нет. Мне больше неприятно, когда мою инициативу отклоняют, потому что я понимаю: за это надо голосовать! Но когда они все-таки принимают законопроект, пусть и от другого депутата, я испытываю положительные эмоции, что это все-таки сделано. Я считаю, что моя деятельность подталкивает других депутатов к этому, потому что они не могут игнорировать такие очевидные запросы населения.

— Когда вы приходите домой после отклонения вашей инициативы, насколько ваше настроение сказывается на семье?

— Я стараюсь свои настроения не переносить в семью. Понятно, что все мы люди, и я в этом смысле не идеален — я, конечно, не могу переключиться по щелчку пальца. Но по крайней мере я прилагаю все усилия к тому, чтобы семье это не передавалось. Вопрос наоборот в том, чтобы больше уделять время семье — это не всегда получается. Проблема больше в этом, нежели в том, что я переношу свои эмоции на близких.

— Будучи аспирантом, вы работали в штабах КПРФ в Пермском крае и Питере, а с 2007 года стали помощником депутата Госдумы, коммуниста Олега Куликова. Почему вообще КПРФ?

​— Восприятие образа КПРФ, который утвердился в сознании, не соответствует содержанию в полной мере. В КПРФ есть люди возрастные, есть молодежь, но были проблемы с людьми среднего возраста. На самом деле, левые взгляды — удел молодых. Если посмотреть на мировую практику, то вы увидите, что левые — это молодежь. У нас после распада СССР получилось так, что левая идеология в определенной степени стала идеологией консерваторов. Но это уже проходит — левая идеология, по моему мнению, вновь станет уделом молодых.

Что касается меня лично, то мне с юности, безусловно, были близки именно левые взгляды. Если бы вы видели мою домашнюю библиотеку, то убедились бы в этом.

— У меня нет понимания, как молодой человек с образованием политолога в 22 года может идти работать в коммунистическую партию. Докажите мне, что вы пошли в КПРФ по идеологическим соображениям, а не из-за того, что вам просто так было удобно.

​— А в чем удобство? Я не могу это понять. Вы думаете, когда я пошел в КПРФ, мне сказали: "Ты будешь потом депутатом"? Мне никто такое не обещал и обещать не мог. Идти в КПРФ в тот период, когда партия после выборов в 2003 году оказалась в тяжелейшей ситуации, было не самым логичным вариантом. Вы считаете, что я очень продуманный молодой человек и просчитал, что из-за проблем в партии мне будет проще? Очевидно, что если бы я искал более легкий путь, скорее, я должен был идти в "Единую Россию" или "Молодую гвардию", которая тогда формировалась.

— Есть мнение, что вы приняли решение прийти в КПРФ, поскольку молодых и амбициозных в той же "Единой России" хватает.

— В 2006 году от "Молодой гвардии" мне поступали предложения, но я на них не согласился, а пошел в КПРФ. Поверьте мне: если бы я исходил из конъюнктурных соображений, то поступил бы по-другому.

Первые выборы, на которые я поехал, были в законодательное собрание Пермского края в 2006 году. Мне тогда предоставили только проживание. Изначально планировалось, что я буду заниматься агитационными материалами, но в итоге получилось так, что я отвечал за "поле". Вы пытаетесь мне приписать, что я продуманный конъюнктурщик, но это смешно! Если вы посмотрите на ситуацию того периода, это выглядит абсолютно нелогично. Мне сделали хорошее предложение, а я уехал работать (фактически бесплатно) на выборы в Пермский край — это не выглядит логично, правда?

— Продолжая тему КПРФ, хотелось бы узнать ваше отношение к Сталину.

— У нас нет партийной установки любить Иосифа Виссарионовича Сталина. Я считаю, что попытка либеральной общественности уравнять Сталина с Гитлером — безусловно, недопустимая вещь, которая вредит всей нашей стране независимо от политических взглядов. Я могу сказать, что тот период был сложным и не может иметь одну однозначную оценку. Проблемы были, КПСС неслучайно разбирала этот вопрос. КПРФ в этом смысле не пересматривала это решение в части осуждения репрессий.

У меня очень сложное отношение к Сталину именно из-за репрессий. Вы хотите добиться от меня однозначной оценки — черной или белой — но я ее давать не буду, потому что отношение сложное. Репрессии, которые были, заслуживают осуждения — а как иначе?

— Если бы Сталин сейчас, в 2018 году, мог возглавить страну, вы бы это приветствовали?

​— Любая политическая фигура приходит с учетом вызовов времени и той ситуации, которая складывается. На сегодня я считаю, что приход Иосифа Виссарионовича Сталина во главу нашей страны был бы невозможен независимо от моего желания. Но если говорить о сегодняшнем дне, то такого желания у меня нет, потому что сейчас перед нашей страной стоят другие задачи и вызовы, чем те, в которых хорошо себя проявил Сталин.

— Кого лично вы хотите президентом России?

— На сегодня я вам на этот вопрос ответ не дам. Не потому, что я ухожу от ответа, а по другой причине. Для того, чтобы мы определили, кто может возглавить страну, мы с вами должны начать не с определения кандидатуры — в этом наша проблема. Мы должны обеспечить реальную прозрачность выборов и нормальную судебную систему. Вот две вещи, которые надо решить! Только потом мы с вами можем думать, кто возглавит страну. Мы увидим тех людей, которые вступят в гонку, предложат свои программы. А сейчас говорить о кандидатах это абсолютно тупиковый путь.

— Я думал, вы скажете, что страну должен возглавить Павел Грудинин.

— Я за него агитировал, но выборы уже прошли — мы говорим о следующей избирательной кампании. Вы неправильно ставите вопрос, потому что начинать нужно с самого начала. Предположим, мы сейчас проведем стерильные выборы.

— Выиграет Путин.

— О том и речь. А вот если вы проведете одни выборы без вмешательств на всех этапах, то уже к следующей кампании будет перераспределение с точки зрения подготовки общественно-политических сил. Экономические ресурсы под разных кандидатов и общественная поддержка появятся только тогда, когда люди поймут, что существует реальная конкуренция. Вот тогда мы увидим новые лица.

— Чем-то похоже на позицию Алексея Навального. Как вы, кстати, относитесь к его деятельности? Почему не сотрудничаете с его казанским штабом?

​— Что касается его расследований, то я не вижу в этом проблемы, потому что разбирать потенциальные нарушения необходимо. Если же говорить о его политических амбициях, то я их не поддерживаю.

— Почему?

— А почему я должен поддерживать его политические амбиции? Лично меня те аргументы, которые он приводит в свою поддержку, не убеждают. Ключевой вопрос, которым он занимается, — это расследования, но это не значит, что по этой причине я должен поддержать его политические амбиции в качестве руководителя страны.

Что касается сотрудничества, то мы этот этап давно прошли. Перед выборами в Госсовет в 2014 году я пытался выстроить взаимодействие с разными общественными и политическими структурами в вопросе контроля за ходом голосования. Мы собирались, подписывали какие-то соглашения, но по факту любое взаимодействие, кроме подписанного документа, на практике ничего хорошего для нашей деятельности не принесло. Мы последовательно взаимодействуем с людьми по разным проблемам — и вот с ними есть плодотворное сотрудничество. Почему? Потому что люди действительно готовы предметно этим заниматься, тратить свое время и силы. А какой предметный вклад готовы внести "Открытая Россия" или штаб Навального? Я не знаю.

— Артур Гиматдинов, Вероника Лебедева, Тауфик Василов, Фарит Закиев, Алина Королева, Айрат Шакиров. Вам что-то говорят эти имена?

— Некоторых знаю.

— Все эти люди не вошли в состав членов комиссии с правом решающего голоса от КПРФ на следующие пять лет. На всех участках, где они работали, Павел Грудинин набрал от 12 до 19%. Все эти люди — члены коалиции "За честные выборы". Речь идет только о Московском районе Казани, но есть и другие. Насколько мне известно, вы принимали участие в том, чтобы они не стали членами комиссий от КПРФ. Почему было принято такое решение?

— Это наше партийное решение. Было достаточно долгое обсуждение, многие оппозиционные активисты остались членами комиссии. Но комментировать решение бюро рескома по этому вопросу я не буду.

— Достаточно часто приходится слышать, что вы, скажем так, "примазываетесь" к протесту: будь то дольщики или противники строительства МСЗ. Как вы относитесь к такому мнению?

— Я никуда не примазываюсь, а езжу туда, куда меня приглашают. Люди, которые меня обвиняют в пиаре на проблеме строительства МСЗ, услышали о ней только тогда, когда она приняла такой масштаб. Но я был на митингах против МСЗ, когда в них участвовали сто человек. Они приходят ко мне, я с ними встречаюсь, и говорить, что я пиарюсь… Может, кто-то из других депутатов не дорабатывает? У меня есть пример: мы пришли на мероприятие, связанное МСЗ, а потом один из депутатов (не Госсовета) выражал недовольство, почему мы на его территории проводим встречу. Это абсурд! Если бы критикующие меня люди хоть немного анализировали развитие ситуации, они бы увидели, что я включился в эту проблему до того, когда на ней можно было пиариться. Но у них нет такой цели — у них задача сказать, что я пиарюсь.

Почему у нас работу депутатов считают пиаром? Это не пиар! Ведь мы — представительный орган власти — представляем население. Если есть проблема, мы должны ее озвучивать и предлагать решение. Если говорить о дольщиках, то я по приглашению граждан посетил практически все проблемные объекты Казани. Сейчас возникла ситуация по поселкам — меня пригласили, и я приехал. Сам я ничего не инициировал. Другой вопрос, почему другие представители власти этим не занимаются. Больше вопросов должно возникать к ним. Но я обязан это делать!

— Вас обвиняют в пиаре анонимные татарстанские телеграм-каналы. Вы считаете это спланированной атакой аппарата президента Татарстана?

— Безусловно, спланированная! Я не могу утверждать, что это аппарат президента, но то, что это спланированная атака, очевидно. Они же делают это синхронно.

— В 2011 и в 2016 годах вы баллотировались в Госдуму. Это были дежурные выдвижения, или у вас уже сейчас есть амбиции по переезду в Москву?

— Глупо было бы отрицать, что у меня есть такие амбиции. Иначе зачем бы я выдвигался. Более того, многие люди в этом вопросе меня поддерживали и предлагали выдвигаться. К сожалению, избраться не удалось. Я имею свое видение, и у меня есть желание поработать в федеральном парламенте.

— Вы уже работали в Москве в ЦК. Почему не стали продолжать карьеру на федеральном уровне, а приехали в Казань?

— Со стороны партийного руководства мне поступило такое предложение, и я не стал отказываться. Мне кажется, та работа, которую мы здесь провели, пошла на пользу. Кто-то может быть недовольным, что мы занимаемся такими важными общественными проблемами, но в целом для республики это в плюс, потому что любая проблема требует внимания и решения. Замалчивание и игнорирование ведет лишь к обострению ситуации.

— Любой человек, хоть немного понимающий специфику татарстанской политики, осознает, что даже такой независимый депутат, как вы, все равно зависим от аппарата президента Татарстана. Насколько зависимы вы?

— Зная меня и видя мою деятельность, у вас не должно возникать таких вопросов. Вы только что говорили про анонимные телеграм-каналы — неужели вы считаете, что такие инструменты использовались бы в отношении меня, если бы я был зависим? Отношения с исполнительной властью у меня, конечно, есть — это неизбежно, потому что мы работаем в системе власти.

— После последних выборов в Госсовет Татарстана вы, наряду с Хафизом Миргалимовым, стали депутатом парламента на постоянной основе, то есть получаете зарплату. Таких в Госсовете, как вы знаете, только 20 человек. Почему аж два представителя оппозиционной фракции получили такую привилегию, в том числе вы?

— Возможно, в определенной мере это оценка со стороны общественности той работы, которую мы проводили. Я не понимаю, почему вы увидели в этом проблему. Наши представители в разных региональных парламентах занимают посты вице-спикеров, есть много председателей комитетов. В Госдуме вообще принято, что от каждой партии должен быть вице-спикер. Я могу сказать, что это мировая практика. Это не исполнительная власть, где глава формирует свою команду. Парламент устроен по-другому, а вы пытаетесь мировую практику парламентской работы превратить в подкуп депутатов.

— Давайте перейдем к теме татарского языка. Он должен преподаваться в республике в обязательном порядке или на добровольной основе?

​— Я считаю, что одним из правильных вариантов решения проблемы было бы передать этот вопрос на усмотрение непосредственно школ и родителей. То есть такой финский вариант, где многие вопросы, касающиеся учебной программы, решает сама школа вместе с родителями. К сожалению, у нас эти директивные методы обернулись обострением ситуации. Было бы правильно, если бы сами школы, исходя из ситуации в конкретном регионе, совместно с родителями определяли бы этот порядок. Это было бы по-настоящему демократично.

— Татары вам могли бы возразить, что такой вариант решения проблемы окончательно бы убил татарский язык.

— Возможно, сказали бы, а, может, и нет. Сейчас мы имеем ситуацию директивной борьбы — у нас были одни директивы, с федерального уровня спустили другие. Давайте все-таки спросим педагогический коллектив и родителей.

— Может быть, референдум провести?

— Не думаю. Я считаю, что перенос этого вопроса на уровень школ был бы самым правильным решением.

— На сессии Госсовета Татарстана 29 ноября 2017 года вы проголосовали за постановление парламента, в котором предлагалось утвердить примерные учебные планы, предложенные Минобрнауки РФ. Согласно документу Министерства, татарский язык в школах Татарстана предлагалось преподавать не больше двух часов в неделю и по письменному заявлению родителей. В то же время в апреле вы проголосовали за обращение Госсовета к спикеру Госдумы Вячеславу Володину с просьбой закрепить обязательность изучения родных языков. Нет ли противоречия?

— Согласно внесенному в Госдуму законопроекту, из программы хотят убрать предмет "родной язык". Это уже следующий шаг. Я считаю, что к таким вопросам нужно подходить взвешенно и не принимать этот закон без реального обсуждения.