24 февраля 2022 года мы проснулись в новом мире. За прошедшие восемь месяцев изменилось многое. В первую очередь — мы сами. И все эти изменения дотошно зафиксировал самый чуткий камертон общественных настроений — русский язык, который за это время тоже стал другим, отмечает в своей новой авторской колонке Татьяна Шахматова, кандидат филологических наук, независимый исследователь, автор серии филологических детективов в издательстве ЭКСМО.

Тема настолько масштабна, что я рискну начать этот разговор с небольшого, слегка провокационного лингвистического эксперимента, который выведет нас на основные тезисы темы "Язык во время войны". Предлагаю поиграть в детектива-филолога и попробовать догадаться, кого автор этого реального высказывания из социальной сети называет "идиотами".

"Пришло такое время, когда аргументы бессмысленны. Потому что нормальным людям они не нужны, а идиотам всё равно ничего не объяснишь. Поживём-увидим. А вообще, здесь мало кто остался. Все ушли в ВК уже… И правильно" (17 марта 2022 г., здесь и далее пунктуация в примерах авторская).

Каждому, кто погружён в современную российскую повестку, для вывода достаточно лишь небольшого маркера "все ушли в ВК" (то есть в социальную сеть "ВКонтакте", которая — в отличие от Фейсбука и Инстаграма — не была после 24 февраля 2022 года ограничена в использовании на территории России). Поскольку автор положительно оценивает решение правительства России ограничить возможности общения для своих граждан ("и правильно"), то напрашивается вывод: идиотами являются те, кто придерживается противоположной позиции хотя бы во взглядах на свободу слова. Между строк читатель догадывается и о более широкой адресации слова "идиоты", представляя диапазон "za" и "против" аргументов, ставших в определённый момент "бессмысленными", потому что все заняли какую-то позицию.

Другой пример, принадлежащий другому автору:

"Древние греки называли идиотами граждан, не интересовавшихся политикой. После 24 февраля, листая свои ленты в соцсетях, я ужаснулась количеству идиотов в моих друзьях" (25 сентября 2022 года).

Снова "идиоты" и снова никаких прямых объяснений. Однако в данном примере читатель выделяет другой важный маркер — "не интересовавшихся политикой". Позиция "я вне политики", "в политику не лезу" давно приобрела миметичное значение. Вспомнить хотя бы мем на основе картины Ильи Репина "Бурлаки на Волге", где один бурлак спрашивает соседа "долго нам ещё тянуть?", а тот отвечает: "Не знаю, я политикой не интересуюсь".

На понимание смысла приведённого отрывка влияет также отсылка к образу древнегреческого полиса, от которого и происходит слово "политика". То есть в данном случае политика — это все, что совершается в общественной жизни в целом (от зарплат и детских садов до укладки плитки на улицах и цен на продукты). Не интересоваться политикой в таком контексте равносильно равнодушию к собственной жизни, что для автора равнозначно "быть идиотом".

Итак, идиотами в двух приведённых отрывках названы две противоположные в своих убеждениях группы граждан: те, кто не согласен (в первом случае), и те, кто молчаливо согласен (во втором случае) с текущим политическим курсом России.

Конечно, я привела эти примеры не только для того, чтобы сыграть в "угадайку", которая слишком проста для любого читающего эту статью по-русски.

"СВОЙ" — "ЧУЖОЙ"

Для нашего разговора о языковых процессах в этих примерах любопытны сразу два момента.

• Абсолютная убеждённость каждого пишущего в своей правоте, а оттого предельная резкость оценок.
• Яркая контекстуальная обусловленность понятия "идиот" в каждом случае. Иными словами, чтобы читатель понял, кого именно зовут идиотом, он должен глубоко "копнуть" контекст, считать все маркеры, как это сделали мы с вами. Ведь "идиот" — серьёзное оскорбление. Тем не менее авторы не боятся, что их поймут неверно.

О чём нам это говорит? В первую очередь, о выраженном разделении на "чужих" и "своих", на "мы" и "они", которое достигло такой глубины, что язык больше не нуждается в прямых определениях и пространных объяснениях. Маркеров обоих лагерей достаточно, они общеизвестны, вокруг них выстроен широкий фактологический и оценочный контекст, который настолько устойчив, что достаточно небольшого намёка, чтобы "свои" не перепутали себя с "чужими". А значит раскол охватывает очень широкие общественные слои.

УЗУРПАЦИЯ СМЫСЛА

Во вторых, примеры показывают, как одно слово может маркировать сразу две реальности. Русский язык времени так называемой спецоперации — это язык расколотой реальности.

Два мира — "русский" и "руzzкий" — не только борются между собой идеологически, но они также вступают в ежедневную борьбу за слова и смыслы.

Начиная с 24 февраля 2022 года, русский язык прирастает новыми словами и понятиями с помощью "узурпации" слов. Это не лингвистический термин, лингвисты сказали бы "развитие омонимии/многозначности", но для наших задач слово "узурпация" подходит как нельзя лучше, так как наглядно являет сам механизм этого процесса.

Так, узурпация на уровне орфографии рождает контекстуальные антонимы "за мир" и "Za мир", "правда" и "праVда", "Россия" и "Роzzия" и т.п. Как реакция на орфографическую узурпацию возникают фонетические инварианты вроде "zоотечественники", "zoмби", "zаместим", также работающие на развитие многозначности. Сравним: соотечественники — граждане страны, zоотечественники — граждане страны, придерживающиеся z-идеологии; зомби — мифические монстры-мертвецы, zомби — жертвы пропаганды.

Узурпация на уровне значения внезапно наполняет нейтральные или даже положительно оцениваемые слова и фразы (прецедентные тексты) прямо противоположным содержанием, за которое в некоторых случаях следует юридическая ответственность. Так, например, случилось с лозунгами "фашизм не пройдёт" и "нет войне", с названием книги Льва Толстого "Война и мир", заповедью "не убий" и даже чистым листом бумаги. Долго шла борьба за слово "патриот", в результате чего появились два варианта его написания "патриот" и "путриот". Амбивалентность, подобно разобранному "идиоту", приобрели слова "враг", "национал-предатель", "фашист", "победа" и многие другие.

Принцип узурпации можно визуально представить себе как процесс создания палимпсеста. Как известно, палимпсестами называют рукописи, записанные поверх другого текста. В древности так экономили дорогой пергамент, производившийся из телячьей кожи.

В русском языке после 24 февраля новые значения слов тоже "записываются" поверх уже существующих значений, что, с одной стороны, отражает раздвоение самой реальности, а с другой — создаёт дополнительную неразбериху, "удваивает язык". Вследствие узурпации смысл привычных слов размывается. Так, "национализм" часто путают с "нацизмом" и "фашизмом", вместо слова "увольнение" официальные СМИ используют загадочные заменители "высвобождение работников", "комплекс мер дополнительной поддержки", совершенно искалечено значение понятия "русский мир". Сделана попытка изменить даже значение слова "доверие". Министерство обороны настаивает, что доверие вооружённым силам РФ заключается в "степени одобрения" и "выражении поддержки", в то время как словари фиксируют у этого слова другое значение — уверенность в чьей-нибудь добросовестности, искренности, в правильности чего-нибудь (значение дано по толковому словарю С.И. Ожегова).

Причём эта борьба за слова идёт в обоих направлениях. Лексемы, которые вводит в оборот официальная власть, нейтрализуются в пространстве частной жизни. Чаще всего с помощью иронии.

Так, например, произошло со словами "денацификация" и "демилитаризация", породившие целый пласт анекдотического народного творчества, демонстрирующего, скажем мягко, недоверие к этим понятиям: "Говорят, что после денацификации Украины последует депидаризация Европы".

"Мобилизация" превратилась в "могилизацию". "Иноагент" обзавёлся героическим ореолом: из позорного клейма обратился в звание, с которым начали поздравлять. А после заявления Аллы Пугачёвой о том, чтобы её, так же как и Максима Галкина, признали иноагентом, слово и вовсе оказалось народным любимцем, став даже персонажем серии "Love is": "Любовь это — когда ты просишь зачислить себя в ряды иноагентов вместе с мужем".

В новой расколотой реальности политически окрашенным оказался даже прогноз погоды: "За окном минус пять, а ощущается как 1937-й".

"Эффект палимпсеста" создаёт пугающий смысловой зазор. Слова описывают явления и довоенной, и военной реальности.

—Ужасов на ночь начитался, аж плохо спал.

— Что за книга?

—​ При чём здесь книга?

Язык, как и российское общество, живёт в шизофренической реальности и реагирует на неё соответствующе.

УБИВАЮЩИЙ ЯЗЫК

Ещё одна яркая черта языка времени СВО — вепонизация (от англ. weapon — оружие). Речь здесь не столько о том, что в нашу речь проникло огромное количество названий военной техники, сколько об оснащении речи агрессивным содержанием.

К примеру, если попытаться привести весь список взаимных именований тех, кто выступает за спецоперацию, и тех, что против, то возникает сразу две проблемы: объема и цензурности этих выражений. Назову лишь несколько более-менее печатных, чтобы продемонстрировать сам принцип.

"Екатеринбург — центр мерзотной либероты" (Владимир Соловьёв в программе "Полный контакт" от 27.04.2022), "инфоболото, информационная гниль" (Мария Захарова об уехавших из России в знак несогласия с вторжением в Украину программе СоловьёвLive), "вечные два процента дерьма", "пьяная погань" (Владимир Соловьев о выходящих на протесты), "эта сбежавшая шваль будет теми, кто в итоге породит следующее поколение русских" (из телеграм-канала военкора Анны Долгарёвой от 26.09.2022), также сторонники спецоперации называют представителей общественности, выступающей против войны, "трусами", "крысами, бегущими с корабля", "предателями" ("Я говорю "нет войне", а они мне говорят "предатель" — Максим Галкин).

В свою очередь лагерь противников войны тоже не остаётся в стороне от использования уничижительной лексики и других манипуляций на лексико-семантическом уровне. Но надо оговориться, что арсенал средств здесь всё-таки несколько иной. Меньше прямых оскорблений, чаще используется приёмы ироничного именования, игры с формой и значением слов. Невзоров рекомендует "забыть фамилии Симоньян, Соловьёв, [так] как не нужно знать орков по именам" (Александр Невзоров "Невзоровские среды" от 27.04.2022), "всё, что мы делаем — это попытки говорить от имени в общем самоуничтоженной страны", "мы как та лошадь у Мюнхаузена, которая пьёт, а из неё выливается, потому что половина тела уничтожена" (Дмитрий Быков в интервью каналу "Популярная политика" от 29.07.2022), "то, как бездарно организована мобилизация, поразило даже пропагандонов: Помёт и Боброедка спелись в едином порыве" (телеграм-канал "Соловьиный помёт" от 25.09.2022), "диванные войска", zеданутые, зомби, зиганутые, путиноиды, пынеботы и т.д.

Именования друг друга воющих сторон здесь приводить сознательно не стану, это тема другого разговора, мы сейчас ведём речь о "внутренних", условно говоря, процессах.

Сейчас россияне живут в ситуации военной, а потому разделение общества на "своих" и "чужих", "правых" и "заблуждающихся", "за" и "против" кажется нам болезненной, страшной, утомляющей, какой угодно — но только не удивительной чертой. Однако важно понимать, что эта ситуация не выпрыгнула на нас "как убийца из-за угла".

ОТКУДА ВЗЯЛСЯ ЯЗЫК-УБИЙЦА?

"Война всех против всех" или убивающий язык — так Марк Липовецкий и Бригит Боймерс назвали дискурс осмысления новой постсоветской социальности. Их книга "Перфомансы насилия", вышедшая в 2013 году, посвящена современному театру. А поскольку театр во все времена был зеркалом, отражающим состояние общества, то и книга стала важной вехой в описании изменений русского культурного кода.

В качестве одной из самых пугающих черт речевого поведения Липовецкий и Боймерс отмечают глухоту к проявлению словесной и визуальной агрессии. Слова почти не вызывают реакции собеседника, не трогают его. Повседневное насилие "перестало вызывать ужас и начало восприниматься как обыденный элемент репрезентации современной реальности. Более того, оно гламуризовалось, то есть присутствие насилия и привычка к нему стали подаваться как характеристики элиты, как необходимые условия социального преуспеяния".

При этом примеры коммуникативного/ "коммунального" насилия фиксируются практически во всех социальных слоях: от криминальных субкультур до бытовой ксенофобии или стандартных репрессий коллектива по отношению к собственным членам, так называемым "отщепенцам" и "козлам отпущения".

Театр конца 2000-х–начала 2010-х годов зафиксировал уменьшение способности к сопереживанию, понижение общественной эмпатии.

С этими наблюдениями согласуются и исследования лингвистов. Исследования языкового дискурса этого периода свидетельствуют о том, что переход к новой России усилил общий уровень языковой агрессии. Этому способствовали демократизация языка и отмена цензуры, следствиями которых стали многочисленные нарушения в речевой практике этической нормы. Произошла легализация бранной и табуированной лексики; объективная критика в текстах СМИ стала подменяться открытым глумлением над личностью, аргументация — субъективной оценкой, ярлыками, иногда и прямыми оскорблениями. Судебные эксперты-филологи, исследующие тексты для судов и следственных действий, отмечали в качестве частой приметы социальной жизни 2010-х годов наличие такого явления, как коммуникативный садизм, которое особенно характерно для структур, где имеется чёткая иерархия, власть одного человека над другим (чиновник и граждане, начальник и подчинённые, старшие и младшие по званию, учитель и ученики), об этом написаны работы О.С. Иссерс, И.Б. Левонтиной, К.Ф. Седова, В.И. Жельвиса и многих других.

Этот исторический дискурс очень важен для понимания происходящих сейчас процессов. К сожалению, военная ситуация лишь обострила латентное противостояние в нашем обществе, основа которому была заложена ещё в 2000-х–2010-х годах.

Выяснение причин этой "войны всех против всех" — тема отдельного разговора. Отмечу только, что те же Липовецкий и Боймерс считают эти процессы наследием 70 лет тоталитарного советского режима с его культом отсутствия личности. Однако очевидно, что травма прошлого не могла стать единственной причиной. Неслучайно социологи отмечают, что при всём стремлении к исторической преемственности чувство реальности существования общества неотделимо от повседневной жизни и практик дня сегодняшнего. Огромное социальное расслоение, коррупция и слабая работа социальных лифтов на фоне беспрерывной накачки населения культом победы, имперского величия, особого пути России — лишь краткий список причин, способных обострить ситуацию в обществе.

СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ, ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ

Как замечает исследователь коммуникативных стратегий русского языка О.С. Иссерс, когнитивная категория "свой круг" относится к базовым категориям нашего мышления, а потому является эффективной основой речевых манипуляций.

Благодаря использованию инклюзивного местоимения "мы", притяжательных местоимений "наш"/ "ваш", которые включают противопоставление "свой"/"чужой", "свой круг" описывается как некое единство, наделённое моральным превосходством. Каждая из сторон присваивает себе роль борцов за правду, в то время как "чужие", "другие" принижаются с помощью противопоставления, иронии, негативного именования и т.п.

• "Дорогие, хорошие фейсбучане, кричащие "нет войне". Вы не понимаете главного: мы, кто не кричит, —​ тоже за "нет войне", и даже поболее вас.
• У нас болит больше, ибо мы умеем свое отчаяние сдерживать.
• Почему мы терпим боль СВО? Потому что Америка —​ и ещё раньше Европа —​ задали курс, который ведёт в никуда, ибо питается войной, на войне стоит и от войны процветает. Чтобы сломать эту систему, мы сегодня должны... воевать". (Из фейсбука Анны Жучковой, редактора журнала "Вопросы литературы").
• "По нашей Украине ездят нацистские танки" (Тигран Кеосаян).

Однако монументальные категории "мы"-"они" работают только когда дискурс пропаганды более-менее стабилен. После 21 сентября, когда была объявлена мобилизация, коллективное "мы" обоих лагерей начинает резко менять свои очертания.

Очень любопытна в этом смысле человеческая арифметика писателя Захара Прилепина, который у себя в телеграм-канале подсчитывает убыль населения России, выезжающего из страны, чтобы не попасть на фронт. Вряд ли эти расчёты будут любопытны математикам, но вот лингвистам здесь есть на что взглянуть.

"Расчёт такой: после референдума у нас будет 4 млн новых граждан. И миллион выехали. Мы в любом случае выиграли. И арифметически, и, скажем цинично и жестко —​ по качеству человеческого материала".

Писатель пытается "залатать" образовавшиеся бреши в "человеческом материале". Вот только не совсем понятно, от лица кого теперь говорит Захар Прилепин. Кто "мы"? У кого "у нас"? Если до мобилизации писатель говорил от лица провоенно настроенной аудитории, то после объявления мобилизации немалая часть поддерживавших войну в социальных сетях оказалась на пропускных пунктах у границ и в аэропортах.

Накал страстей так высок, что время от времени и противники войны тоже маркируют "чужих" и "своих" сгоряча. Например, соратник Алексея Навального Леонид Волков, рассуждая о том, как россиянам относиться к поражениям российской армии (видео на ютуб-канале "Леонид Волков" от 14.09.2022), произносит в том числе и такие слова:

"А те, кто добровольно согласились помогать Путину грабить, насиловать соседнюю страну… нет. Какие ж они наши. На мой взгляд, они как раз себя из наших-то и исключили. Мы ведь не хотим так жить. Мы ведь хотим, чтобы наше общество было основано на законе и правопорядке. Люди, которые едут убивать украинцев, не являются частью нашего общества и никогда ей не будут".

В данном случае оппозиция "мы"/ "они" играет злую шутку с Леонидом Волковым, всегда придерживавшимся миролюбивой риторики. Очевидно, что военных преступников, людей, выполнявших преступные приказы, участвовавших в мародёрствах и убийствах мирных жителей Украины, необходимо судить. Однако военные, шедшие воевать по контракту в составе регулярной российской армии, не перестанут быть частью российского общества, нельзя просто взять и отмахнуться от них или выменять на "качественно лучших" граждан, уподобляясь тому же Прилепину.

ЧТО В ИТОГЕ ИЛИ ДЕМИЛИТАРИЗАЦИЯ ЯЗЫКА

В очень скором времени перед нами всеми встанет вопрос о возвращении жизни в мирное русло. Налаживание коммуникации, демилитаризация языка (пожалуй, здесь этот термин единственно уместен), осознание масштаба катастрофы, извинение, примирение — станут главными задачами российского общества или того, что от него останется к окончанию войны.

И сейчас я напишу не самые приятные для русскоязычного человека вещи, но проговорить их необходимо, причём чем раньше, тем лучше.

Увы, я с большим трудом представляю себе все эти процессы. У россиян и в более мирные времена были определённые проблемы с признанием своей вины даже на бытовом уровне.

"Русские редко извиняются при наличии объективного оправдания", — пишет филолог Т. Ларина в своей замечательной книге "Англичане и русские. Язык, культура, коммуникация" (2013 г.). Действительно, перед близкими извиняться особо не нужно: "Да что вы так извиняетесь, свои люди!" Там, где есть вертикальная дистанция, извиняться не принято: люди, обладающие более высоким статусом, редко извиняются перед нижестоящими (старшие перед младшими, родители перед детьми, начальники перед подчиненными). Да и слова "извините", "простите" до сих пор сохранили связь с понятиями "вина" и "прощение". А если я не чувствую себя виноватым?

Но это было бы ещё полбеды. С этой культурно-языковой особенностью мы как-то жили долгое время. Настоящая же беда, по моему мнению, состоит в том, что практики "коммунального насилия" и подавления личности, на фоне войны перешедшие в открыто враждебное противостояние, слишком долго были неотъемлемой частью нашей повседневной реальности и намертво въелись в культурный код.

Я провела эксперимент. Несколько месяцев наблюдала в чатах за речевым поведением россиян, уехавших из России и проживающих в Европе. Выбирала группы под бело-сине-белым флагом, то есть настроенные антивоенно и оппозиционно по отношению к российской власти. В этих группах организуют протестные митинги, устраивают уличные политические спектакли, здесь декларируется стремление к свободе, уважение частной жизни отдельного человека, живой интерес к политической и социальной повестке. Также эти группы демонстрируют умение объединяться, помогать в сборе информации, быстроту реакции на обращения — одним словом, являют черты гражданских общественных объединений. Общий уровень образования участников в таких группах довольно высок, так как визовая политика Европы по отношению к работающим здесь россиянам и до войны была строгой.

Однако наряду с несомненно замечательными шагами на пути создания гражданского общества в изгнании, в глаза бросались и некоторые симптомы, свидетельствующие о наличии хронического заболевания стратегий и тактик любой коммуникации по-русски.

Самый частый симптом — это неприятие другой точки зрения. Другое мнение нередко маркируется как "чужое", "вражеское", вызывает наступательные речевые действия с целью задеть, унизить, высмеять, оскорбить, навесить ярлык. Если же мнение комментатора не совпадает с мнением администратора канала, то человека нередко просто блокируют. Оговорюсь, случаи действительно неадекватного поведения (брань, публикация пошлых фотографий, публикации не по теме группы) из обзора исключены.

Тематический диапазон споров самый широкий: от отношения к расследованиям Христо Грозева до критериев фейковых новостей или правомерности использования в речи слова "негр".

Несовпадение позиций участников может парализовать работу чатов на несколько часов и даже дней. Например, спор о слове "негр" длился (!) три дня. В группе из 700 с лишним участников в обсуждение вовлеклись порядка 60-70 человек. Пятеро участников в итоге были заблокированы с пометкой "бытовые расисты". Курьёзность ситуации состоит в том, что в русском языке слово "негр" действительно не маркировано в словарях и чётких рекомендаций по его использованию нет, то есть языковое чутье не подвело как раз тех, кого заблокировали. Не говоря уже о том, что ни одного темнокожего человека в группе в принципе не было, так как это был польский чат (см., например, статью М. Кронгауза "Чёрный человек. Политкорректность в русском языке").

Очевидный произвол некоторых администраторов устраивает не всех участников, так как напоминает о жёстких методах ограничения свободы мнения в самой России. Однако за время своих наблюдений я наблюдала лишь один случай попытки заступиться за заблокированных участников, который, впрочем, тоже окончился блокировкой. Конечно, эта робость объяснима, учитывая наш опыт российской политической жизни, как заметила в частной беседе участница одной из групп: "Хоть какая-то оппозиция лучше, чем никакая. Поэтому готова была терпеть многое".

Второй симптом — сниженная чувствительность к проявлениям речевой агрессии. Участники групп "проглатывают" по отношению к другим участникам (реже к себе) "тыканье", использование просторечной и обвинительной лексики ("врун", "нахал", "дебил", "расист", "флуддер", "тролль"), уничижительные оценки, злобную иронию, принижение значимости чужих проблем.

Одна показательная в этом смысле история могла бы стать основой небольшому детективному рассказу, потому что речевая агрессия в чате одного участника в адрес другого (назовём их участница S и участник D) переросла в действенную агрессию. Участница S стала писать другим участникам группы личные сообщения, что располагает достоверной информацией о том, что D готов снабжать их денежными средствами. Ситуация более чем странная, особенно, если учесть, что S и D до этой истории связаны не были. Но интересен не сам этот конфликт. Тролли, психологически нестабильные люди или даже мошенники встречаются где угодно. Интересна реакция группы. Дело в том, что реакции не последовало. Преследование со стороны участницы S в адрес участника D другие члены оценивали так: "Это всё несерьёзно", "Ничего не происходит".

Когда же D удалился из группы, последовала реакция искреннего непонимания: "А что случилось?", "Почему D ушёл?". Другие участники чата действительно не распознали/не придали должного значения переходу речевой агрессии в агрессию действенную (рассылка клеветнических писем) и не могли уяснить, почему D счёл для себя продолжение общения неприятным и небезопасным. В данном случае 50 человек представляются мне довольно показательной выборкой.

Третий симптом — слабое умение решать назревшие конфликты с помощью общего диалога. "Давайте жить дружно", "всё хорошо", "ничего не происходит", "пусть все стороны извинятся друг перед другом" и тому подобные "улаживающие" фразы не работают и даже вредят, когда есть реальная морально-этическая дилемма, как, например, в приведённом случае с подмётными письмами. Здесь я отсылаю читателей к ролику на ютуб-канале Максима Каца "Позитивное мышление вредно и опасно", который раскрывает эту проблему подробно.

В книге "Перфомансы насилия" Липовецкий и Боймерс пишут о "взаимоуподоблении палача и жертвы, превращении жертвы в палача по отношению к Другому" как об основном принципе устройства социальной жизни в современной России, который подметил и перенёс на сцену театр. К сожалению, эта цитата применима не только к театру как виду искусства, но и к театру жизни. Даже протестные чаты уехавших россиян, которые, конечно, в целом выглядят гораздо более мирными и конструктивными, по сравнению с z-патриотическими чатами, заражены болезнью тоталитарного подавления.

Не соглашаясь с карательными практиками на уровне сознания, декларативно отвергая их, участники тем не менее встают на накатанные рельсы "коммунального насилия", когда включаются эмоции или задеваются личные амбиции, даже не отдавая себе в этом отчёт.

К сожалению, русский язык заболел вместе со всеми нами, поэтому стратегиям и тактикам мирной эффективной коммуникации нам придётся обучаться заново, с нуля.

Чем быстрее наше общество придёт к пониманию того, что опыт насилия в принципе негативен, что он разрушает всех вовлеченных в него, что абсолютное единство мнений может быть только в тоталитарной секте, чем быстрее мы выработаем антитела к нашим коллективным недугам, перешедшим уже в хроническую стадию, тем быстрее мы сможем приступить к стадии осознания, осмысления, извинения и всех тех практик по освобождению духа, которые должны пройти россияне, чтобы Россия действительно стала свободной страной.

Татьяна Шахматова, кандидат филологических наук, независимый исследователь, автор серии филологических детективов в издательстве ЭКСМО

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике "Мнения", не отражает позицию редакции.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.