Вторжение России в Украину неожиданно привело к всплеску специфической творческой активности среди россиян, породив такую субкультуру как "z-поэзия". Кандидат филологических наук и независимый исследователь Татьяна Шахматова скрупулёзно изучила новое явление, которое мы решили назвать "Цинковым веком русской поэзии" (в довесок к Золотому и Серебряному векам). И потому, что сам цинк в латинской транскрипции начинается со столь горячо любимой путинскими патриотами буквы Z; но главным образом потому, что смерть на войне является краеугольной темой творчества z-поэтов. А, значит, и образ цинкового гроба присутствует — хотя бы даже и незримо. В итоге перед вами гид по Цинковому веку русской поэзии.

"Поэтический прорыв", "шедевры", "совершенно революционное явление", "неотменяемость складывающегося канона", "новейший национальный эпос" — так определяют z-поэзию составители сборника "Воскресшие на третьей мировой" Захар Прилепин, Алексей Колобродов и Олег Демидов.

Заявления эти не голословны. "Поэтический реннесанс, наступивший после 24 февраля" (здесь и далее в цитатах орфография, пунктуация и словоупотребление авторские по изданию "Воскресшие на Третьей мировой. Антология военной поэзии 2014–2022 гг.", СПб.: Питер, 2023 год), объясняется особым местом новой z-поэзии в литературном процессе и уникальностью её поэтики.

Составители самого известного на данный момент сборника z-стихов уверены, что новая военная z-лирика далека от "стадионного хайпа" поэзии шестидесятников, не имеет ничего общего с постмодернизмом, более того, спорит с ним (по выражению составителей, z-авторы "гвоздят" "укрепрайоны постмодерна"), а также избавлена от "априорной вторичности, столь характерной для клубно-сетевой поэзии последних десятилетий с её групповой (по сути, сектантско-казарменной) дисциплиной и непременной "повесточкой".

"Рвать площадки" — это полдела, а вот так работать в поэзии, чтобы поэтическое слово стало насущно, как в лучшие и главные времена, — это мировоззренческий сдвиг, которого не отменить", — говорится все в том же в предисловии, тянущем по масштабу аналогий и обобщений на программный документ нового литературного направления.

Что ж, громкая заявка. И мы, конечно, не могли пройти мимо столь нетривиального явления в современной литературе.

Чтобы обеспечить себе широкое поле для рефлексии, в этой работе мы остановимся на текстах, опубликованных в "Литературной газете" и двух поэтических сборниках: уже упомянутом "Воскресшие на третьей мировой" и "Антология стояния Донбасса".

Поскольку заявка у z-авторов серьёзная, то и анализировать их тексты мы возьмёмся самыми нешуточными методами. Никакой иронии и стёба, которые раздражают патриотических авторов в постмодернизме. Для рассмотрения поэтических z-текстов мы вооружимся принятыми в литературоведении методами анализа, которые базируется на рассмотрении двух уровней: содержания и формы произведения.

В числе наших задач следующие:

• определить основные темы z-поэзии;
• рассмотреть образно-символическую систему, традиции и новаторство, особенности использования цитат и аллюзий;
• выявить специфику работы авторов с категориями времени (настоящее, прошедшее, будущее);
• выявить лингвистические особенности текстов, описать работу авторов со словом.

А чтобы читателя не отпугнула терминология и наукообразность, спешим заверить, что наш разговор пройдёт в духе виртуальной филологической гостиной: мы пригласим гостей из числа z-поэтической братии, внимательно их послушаем и взвешенно попробуем разобраться, действительно ли их поэзия достойна звания "шедевры". Так что устраивайтесь поудобнее, наливайте кофеек, начинаем нашу беседу о новой z-словесности.

ВПЕРЁД, В ПРОШЛОЕ!

Любая мифология начинается с создания космогонического пространства — то есть с выстраивания времени и места действия. Поскольку z-литература претендует на создание "нового национального эпоса", а соответственно, собственной мифологии, посмотрим, как авторы этого направления понимают одну из ключевых категорий любой картины мира — время.

"Какая скорость на войне! Здесь время / Течёт иным путём", — восклицает Елена Заславская, донбасская поэтесса, журналист, автор нескольких поэтических сборников, член союза писателей "ЛНР".

Не станем заниматься стилистическими придирками и задаваться вопросом, может ли время "течь путём". Сосредоточимся на смысле этого высказывания, с которым нельзя не согласиться: время в поэтическом мире новой военной лирики действительно течёт иначе.

Участники z-антологии "Воскресшие на третьей мировой" не скрывают, что "магистральным импульсом к её созданию стала специальная военная операция на Украине, объявленная Президентом России 24 февраля". Поскольку официальное правительственное объявление становится импульсом для поэзии, логично предположить, что и новую мифологию авторы будут "собирать", основываясь на положениях официальной повестки.

Положения эти были даже специально озвучены для поэтов на поэтическом вечере ZOV на телеканале RT первыми лицами государства и ведущими пропагандистами страны.

"Обычно, когда сражаются, всегда говорят, что это за настоящее и за будущее. Мы живём в удивительное время. Мы сейчас отвоёвываем прошлое", — сказала присутствовавшая на вечере Мария Захарова.

Представительница МИДа предлагает z-поэтам не только черпать в прошлом вдохновение, но и укрепляться в уверенности в своей исторической правоте.

"Я вас поздравляю, мы как Пушкин", "Всё повторяется", "Мы всё это уже проходили", — повторяет Захарова, вспоминая стихотворение "Клеветникам России", которое неоднозначно приняли не только на западе, но и в ближайшем окружении самого Пушкина.

Захаровой вторит ведущий вечера, писатель Захар Прилепин: "За нашими плечами стоит русская литература: невозможно представить, что Державин, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Есенин, Булгаков или Шолохов видели бы в происходящем что-то иное, чем увидели мы".

Более подробно манипулятивную основу этого тезиса автор разбирала в другой колонке для "Idel.Реалии" — "Упреждающее подозрение".

"Он еле жив, он выспится нескоро,
В его руках имен солдатских ряд
Заснеженное поле монитора
Их примет позже, но пока они болят"

Это строки стихотворения Инны Тепловой "Военкору" ("Литературная газета" от 31.01.2023), в котором угадывается диалог с образом летописцев времени Великой Отечественной войны, которые "с лейкой и блокнотом, а то и с пулемётом" прошли путь "от Москвы до Бреста".

Военные корреспонденты в знаменитом стихотворении Константина Симонова "Песня военных корреспондентов" тоже устали от бремени войны, однако, несмотря ни на что, в стихотворении 1943 года время направлено в будущее. Военный корреспондент в любой момент готов передать эстафету из рук в руки тем, кто выживет и пойдёт дальше, к победе: "Так выпьем за победу, / За нашу газету. / А не доживем, мой дорогой, / Кто-нибудь услышит, / Снимет и напишет, / Кто-нибудь помянет нас с тобой!".

Совсем иначе изображается время в "Военкоре":

"Читаешь — больно, не читаешь — больно,
И время будто пятится назад,
Но упирается в упрямство военкора".

"Время пятится назад", в руках военкора список солдатских имён, чей отряд не вернулся. Будущее ("позже") символизирует "заснеженное поле монитора", которое зафиксирует списки погибших. Снова не будем придираться к стилю и обсуждать образ времени, которое внезапно упёрлось в упрямство. Нас пока интересует вопрос, что хотел сказать автор. К вопросам как сказал, что хотел сказать, а что на самом деле сказалось, мы обязательно вернёмся, так как это отдельная чрезвычайно важная тема.

Почему же "время пятится назад", а не приближает победу, как в военной лирике Великой Отечественной войны? Попробуем разобраться.

"Не привыкай смотреть на карты,
Не то покроешься коростой.
Кто это время нам накаркал?
Чужой нездешний ворон пёстрый"

(Влад Маленко, "Весна стоит в пальто коротком").

"По проспекту Металургов демиург
Едет время — самый страшный драматург"

(Влад Маленко, "Мариуполь").

"Ангел мой, решает время
Эти ребусы небес.
Воет Сирин надо всеми,
И грохочет дальний лес"

(Мария Ватутина, "27 июля")

"Но хлещет кровь непоправимо: мы погибаем — и всерьёз,
а Родина проходит мимо, несётся время в никуда"

(Сергей Калашников, "Кутузов поднял АКМ")

Ощущение времени как враждебного (накаркал "нездешний ворон"), как некоей надмирной силы, которая действует за человека (решает "ребусы небес"), как застывшего, неуправляемого, страшного или несущегося "в никуда" — один из сквозных мотивов z-поэзии. За призывами к решительному бою и заклинаниями "победа будет за нами" просвечивает отсутствие чёткого представления о направлении временного вектора.

Мифологическое время не выстраивается, в отличие от времени и пространства стихов о Второй мировой войне, которое движется неуклонно от точки "здесь и сейчас" к победе и будущей работе во благо мира (вспомним из "Василия Тёркина": "Буду жив — моё со мной", "Услыхать салют победный/ Что раздастся над Москвой").

Представление о времени как о жестоком диктаторе с одной стороны пугает, но с другой стороны — за него можно спрятаться, переложить на время вину за происходящее. Как в печально известном анекдоте "время такое было".

Так, например, в стихотворении "Мариуполь" Влад Маленко пишет о разрушенном городе и разбомбленном театре с надписью "Дети" как о творении времени, давая весьма своеобразное представление о виновниках трагедии:

"И вгрызаясь в неизвестности базальт
Протыкает время спицами асфальт.
Этот грипп перенесли мы на ногах,
Скушал время аллигатор-олигарх.
Перешёл к нему советский комбинат,
А теперь вот превратился в сущий ад.
Восемь лет гулял здесь натовский капрал.
Лучших девочек-подростков выбирал.
Мы молчали, мы свободой дорожим.
Не советский ведь, не сталинский режим.
Домолчались, дождались себе на зло.
Солнце выпало из пасти, всех сожгло".

Среди виновников, в первую очередь, названо время, которое "протыкает спицами асфальт", и только потом делается попытка придать виновнику более конкретные черты — внезапно "натовского капрала". Однако и здесь поэт "уходит в обощение" — назовём так этот прием, когда узнаваемые реалистические детали (восемь лет, комбинат, девочки-подростки) вводятся в координаты литературной сказки ("Краденое солнце" К.Чуковского).

Ещё одна важная эмоциональная черта отношений z-поэтов со временем — это желание его остановить, законсервировать. Порой это проговаривается прямо:

"Каким мне ключом запереть
Границу от края до края?
Россия — вселенская твердь"

(Андрей Шацков).

Порой об этом говорит сам строй поэзии и её образный ряд, как, например, в стихах Анны Долгаревой: "избы в сёлах обомшели, на столе пюре с котлетой", "и озимые побило, и ветра кусают шею, индевелая рябина, время непростых решений".

Желание исторического реванша проговаривается прямо:

"Мы поднимаем голову, нас начинают слышать.
Скоро мы будем княжить — скоро мы будем книжить".

(Мария Ватутина, "Бабушка, вставай, бабушка одевайся!")

Элементы жизнетворчества авторов также содержат в себе элементы реконструирования образа героического прошлого. Например, Марию Ватутину на поэтическом вечере ZOV телеканала RT ведущие представили следующим образом: "гордится тем, что носит имя командующего первым украинским фронтом, освободившим Украину во время Великой Отечественной войны".

Одобренная официальными лицами стратегия переманивания исторических персонажей на сторону "спецоперации" рождает "шедевры" вроде стихов Ольги Старушко, написанных как бы от лица известных исторических лиц. Так, например, Александр Васильевич Суворов устами Старушко упрекает украинцев:

"Без нас из вас уже однажды выросла
дивизия СС "Галичина"
Пусть там, где нерусь погоняет вырусью,
бесславье и позор не имут дна"

("Суворов", 2019).

В стихах z-поэтов появляются Невский, Кутузов, Пётр I, киевские князья, Пушкин, Лермонтов, Гумилев и многие другие, все они так или иначе встают на сторону так называемой "специальной военной операции" в Украине.

Таким образом, время закольцовывается, движется по кругу. Подобное переживание времени ближе к мироощущению человека Средневековья, нежели к мироощущению нашего современника. Перед нами парадигма мышления человека традиционалистского общества, с четкой системой координат "низ — верх", "добро — зло", "свой — чужой", лишенной смысловых полутонов, а значит, не предполагающей рефлексию, критическое мышление.

КОВАРНЫЙ ДРЕВНЕРУССКИЙ ЯЗЫК

Если авторам близок Средневековый образ мира, то, возможно, они будут сильны в стихах, содержащих аллюзии к древнерусской литературе? Таких стихов много, можно смело говорить о тенденции, когда авторы играют/заимствуют/переосмысляют образы из "Слова о полку Игореве" и в целом стилизуют свои тексты под "старые словесы" и древнерусскую литературу в меру того, как каждый автор её себе представляет.

Особенно богат на такие образы сборник "Антология стояния Донбасса" (сост. Лидией Довыденко, Москва, 2022). Он доступен в сети, что облегчает задачу повторения моего эксперимента для каждого желающего. Вдруг кто-то усомнится и захочет проверить, не сгустила ли я краски.

Раздел "Поэзия" начинается творчеством московского автора Андрея Шацкова, члена Союза Писателей, лауреата Премии правительства РФ.

Шацков не скрывает, что увлечён древнерусской литературой, поэтому его поэзия вычурно стилизована:

"Будет рядом с Богом — одесную
Тот, кто за други примет смертный час!"

Первое же стихотворение в подборке называется "Реснота" (в переводе с церковнославянского — "истина"), оно рисует картину раскола и раздора, охватившего Русь.

Образы цикла Шацкова расширяют эту картину раскола до масштабов вселенского хтонического противостояния: "закатною кровью" блестят слёзы, "слетаются тучами враны", "рваные тучи теснятся", пращуры стоят "звеня доспехом", тиной затягиваются глаза Вия "в бездонной трясине болота", в заупокойную службу просят включить "забытого воина имя", "таятся в чащобах враги, мерцают разбойничьи очи", само собой это всё происходит во время пурги и ночи.

"Умылись кровавыми росами за веру и правду свою", "кровавое солнце садится во прах", "горит над снежным полем твоя последняя заря" — это уже другой поэт, Алексей Полубота, награждённый медалью имени Михаила Шолохова. Полубота не стилизует свои стихи под напевы Бояна так явно, как это делает Шацков, но всё равно получается похоже (не столько на Бояна, сколько на некое усреднённое школьное представление о древнерусской литературе).

Другие авторы сборника подхватывают тенденцию. Елена Заславская в стихотворении "Русский Ренесанс" (орфографически Ренессанс пока не даётся z-пиитам: то "нн" напишут, то "с" забудут) обращается к образу "чёрного солнца", которое в "Слове о полку Игореве" предвещало неудачный княжеский поход.

"И солнце чёрное позора
Вставало из-за горизонта —
Так отступали мы".

Я не буду здесь продолжать этот эксперимент: он может закончиться переписыванием значительной части сборника.

Однако не могу не задаться вопросом. Почему авторы z-поэзии так полюбили образ князя Игоря? Почему именно Игоря берут за своеобразный скрепный образец воинской доблести? Почему именно его "Слово" должно стать на Руси "главным из слов"? Как пишет тот же Шацков:

"И степь заалеет стеною щитов,
И двинутся русские рати.
И "Слово" про Игоря — главным из слов
Пребудет в Руси вековати!

Нет никаких сомнений в том, что "Слово о полку Игореве" — великое произведение русской литературы. Однако авторы z-поэзии как будто вовсе не задумываются, что это за текст по своей генетической природе, жанру, художественной концепции.

"Слово" — не просто рассказ о неудачном походе Новгород-Северского князя Игоря на половцев. Хотя, конечно, тема неудачного похода сама по себе подходит для параллелей со "спецоперацией", но только этим художественный мир "Слова" не ограничивается. Тема похода, вызова, дерзости, буйной храбрости, геройства ради геройства — всё то, что Дмитрий Лихачёв называет "динамическим монументализмом" — в "Слове", без сомнения, есть.

Однако не случайно исследователи определяют жанр "Слова" как антибылина. "Слово" — это, в первую очередь урок, предупреждение о том, что буйные черты характера героя былины в новую истори­ческую эпоху феодальной Руси несут страшные последствия. На фоне похода Игоря на половцев автор рисует широкую картину бедствий Руси во времена подобных княжеских кампаний и противопоставляет им мудрость, необходимость договариваться, объединяться, которая в "Слове" выражена в образе Киевского князя.

Собственно говоря, об этом (если очень-очень коротко) и написано "Слово о полку Игореве".

"Автор безусловно вкладывал в свою поэму некое пророческое предупреждение о гибельности авантюр индивидуальной княжеской отваги", — пишет о художественной концепции "Слова о полку Игореве" доктор филологических наук Герман Филипповский.

Получается, что современные z-авторы, делая ставку на диалог со "Словом", попадают в ловушку древнего памятника. Даже сквозь плоские рифмы вроде "молитв-битв", "глаза-слеза", "сыр-пир", "ночи-очи", даже через штампованные, кочующие из текста в тест, образы кровавых рос, кровавых зорь и закатов, настоящая русская литература как будто насмехается над пафосными декларациями новой военной поэзии в эпоху очередной авантюры очередных псевдобылинных персонажей. Сказитель легким росчерком пера превращается в исказителя.

А теперь, когда мы напомнили себе об истинном замысле "Слова о полку Игореве", прочитаем строки из стихотворения Андрея Шацкова "Полуночная баллада" и постараемся удержаться от фейспалма и горестного вздоха.

"Над Северским знамя полощет Донцом
И чёрного солнца верига.
И в небо глядит побледневшим лицом
Бесстрашный и доблестный Игорь"

Заканчивая с древнерусской темой, ещё из Елены Заславской:

"И не падоша
Ни русня, ни мокша,
Ни Третий Рим.
И эту правду, будто меч из ножен,
Мы вознесём, чтобы сразиться с ложью, И победим!"

"Не падоша" — одна из форм прошедшего времени в древнерусском языке (аорист), означавшем завершённое однократное действие в прошлом. Значит, когда-то давно один раз не пали "ни русня", "ни мокша", ни Москва-Третий Рим. Ради этой правды коллективное поэтическое "мы" готово воевать и победить. О каком падении "русни" (почему русни, кстати), мокшанского народа и Москвы тут идёт речь? Москва с момента появления фразы "первые два Рима погибли, третий не погибнет, а четвертому не бывать", как нам всем прекрасно известно, выстояла (и не раз). Или всё дело в коварном аористе?

Возможно, автор действительно собирался сделать парафраз известного высказывания о "переходе империи" и хотел написать "не падёт"? Ну а получилось уж то, что получилось. Коварный древнерусский язык тоже подшутил над z-поэтессой.

"ПУСТУЮЩАЯ ОБОЛОЧКА СЛОВА"

Обращаться к прошлому как к образцу — не единственная тема, усвоенная z-поэзией из официальной повестки.

Практически каждое второе стихотворение в рассмотренных сборниках рифмуют и иллюстрируют известные пропагандистские лозунги.

"Всё не так однозначно", "всей правды мы не знаем", "от меня ничего не зависит":

"Мне не стать осведомленней ни на грамм,
даже если весь освою Телеграм.
Даже если ленту вещего ВК
размотаю до последнего витка.
А могу я только ждать и причитать,
проминать свою кровать, марать тетрадь
и лететь бескрылой бабочкой впотьмах
в обрастающий подробностями страх"

(Инна Теплова "Ловушка 22", "Литературная газета" от 31.01.2023).

Обесценивание смерти, рутинизация войны, "мы всё равно умрём, раньше или позже" (Маргарита Симоньян):

"Смерти тот не боится, Кто за родину встал. Кровь — она не водица, Это божий напалм".

(Владимир Безденежных).

"Люди вопрошают: "С кем Бог?" Люди провозглашают: "С нами Бог!" А Он — со всеми.
Это не первая война на людском веку, Если кто не в теме".

(Андрей Полонский)

"Войной — она идёт за мной, пугая тёмной крутизной, раскинутой кромешно.
И получается — война срифмована, предречена
и — неизбежна!"

(Олеся Николаева)

Расчеловечивание, примитивизация образа врага:

В образе врага сливаются как украинские солдаты, воюющие за свою родину, так и представители стран Запада, а также россияне, выступившие против войны или открыто не поддержавшие её.

По мнению составителей сборника "Воскресшие на третьей мировой", "трагическое расчеловечивание" наблюдается только у "воюющей другой стороны" и у "ориентированной на врага публики российского происхождения". Сами z-поэты, пишущие о "подвиге российского солдата", как и этот самый российский солдат, никакому расчеловечеванию, понятное дело, не подвержены.

"Гарны дивки в инстаграмме перлы выдают про Бучу да Ирпень. Щемятся в подвалах щеневмерлы, волчий крюк повесив на ремень (Андрей Болдырев)

"Вы бы так за Неньку воевали,
как там ваши скачут да поют" (Андрей Болдырев)

"Ты знал, пока учился на пятёрки,
в координатах фауны не задан,
что на востоке жрут друг друга орки, а эльфы переехали на запад" (Алексей Остудин)

"Пустобрёхи бегут, отменяются, Слово "родина" им — словно яд" (Мария Ватутина)

"В Мариуполе русские воины У шайтанов отбили дома,
И выходят на улицу граждане, И весна их волнует весьма" (Андрей Добрынин)

"Мы — орки, вата, оккупанты", а "их эльфийская армада вся перешла на волчий вой" (Олег Демидов).

"Русские своих не бросают":

"Ночь будет чудищ полна.
Но права моя страна или нет — это моя страна" (Анна Долгарева)

Не удивительно, что после такого количества рифмованных пропагандистских лозунгов с типовыми образами, переходящими от автора к автору, слово подводит поэтов. Трудно сказать, что хотела выразить Инна Теплова в этих строках, но получилось весьма правдоподобное описание значительной части z-творчества:

"Но голос мой на голос не похож,
Выталкивает глотка нездорово
Ямбический беспомощный скулеж —
Пустующую оболочку слова".

КСТАТИ, О ПРОГОВОРКАХ

"Все эти z-поэты думают, что они входят в литературу как революционные матросы в Зимний [дворец]. Да ничего подобного! Они входят как Вандея" [имеется в виду Вандейское восстание против революции во Франции — Т.Ш.].

Так Дмитрий Быков со свойственной ему чуткостью к геополитическим и геопоэтическим ритмам подметил очень важную черту z-литературы, о которой мы писали в связи с образом времени. Эта литература пытается рядиться в одежды литературы революционной, новой, реформаторской, а по факту восхваляет, прославляет и олицетворяет застой.

Z-поэзия даёт огромный материал "проговорок" из серии "хотел сказать одно, а сказалось совершенно другое", которые свидетельствуют о справедливости этих наблюдений.

То ли подспудно ощущая, то ли даже вполне осознавая, что выступают на стороне реакции, z-поэты постоянно проговариваются о предчувствии проигрыша. Стихи наводнены не только описаниями реальных боевых действий, но и образами мертвецов, дедовых могил, церковных ритуалов отпевания, погребения и заупокойного культа, а также фольклорной и литературной символикой, традиционно связанной с темой смерти (мёртвая вода, вороны, грозные сны, скорбящая природа и т.п.). Даже в лирике Великой Отечественной войны мортосимволы не занимают такого значимого места.

"Как они уходят за реку Смородину, за реку Донец,
за мёртвую мою советскую родину"

(Анна Долгарева, "За холмом и рекой бахает" )

"На остывающие воды
Снежинки падают беззвучно.
И этот танец обречённый
Мне останавливает кровь"

(Алексей Полубота, "Погибшим за Новороссию" )

"Как он мечтал, что мир не рухнет, а только сдвинется слегка" (Игорь Караулов).

Александр Пелевин, один из фронтменов новой военной лирики, в своём гастрольном стихотворении "Не будет вам никаких паспортов хорошего русского" внезапно пишет:

"На флаге не будет не только красного, но и других цветов".

Какая именно сторона должна выбросить этот очищенный от всех цветов белый флаг, становится ясно из контекста, так как поэт оппонирует антивоенно настроенным россиянам и бело-сине-белому флагу. Выходит, это на российском флаге не будет никаких других цветов. Россия останется в конце концов с белым флагом. Неожиданно. Настоящая проговорка по Фрейду.

Вообще, с Александром Пелевиным происходят любопытные метаморфозы, и его проговорка — не случайность, а, скорее, закономерный результат творческого метода. Поэтому позволю себе остановиться на этой персоне чуть подробнее.

В отличие от таких авторов как Анна Долгарева, Елена Заславская, Мария Ватутина, Влад Маленко, получивших известность после 24 февраля, Александр Пелевин и до войны успел приблизиться к вершине литературного Олимпа.

Начавший своё творчество как сетевой поэт ультранационалистского толка, Пелевин постепенно отказывается от публичного оглашения шовинистских взглядов и стирает в своих соцсетях все упоминания о "черномазых", которых надо "вешать на крюки" (увы, интернет помнит всё). Несколько лет подряд он выступает как прозаик, умеющий выстраивать захватывающие сюжеты ("Калинова яма", "Покров-17"), в 2021 году получает премию "Национальный бестселлер". Но с началом "спецоперации" снова подаётся в крайний национализм и z-поэзию. Психологически этот зигзаг кажется ожидаемым.

С другой стороны, критик Эдуард Лукоянов пишет, что военные стихи Пелевина "целиком состоят из фальши", которую поэт не может скрыть даже "за невероятно толстыми стенами самоиронии". Так чего же здесь больше: лицемерия или возврата к самому себе?

Если внимательно прочитать военные тексты Пелевина, то невозможно не заметить лейтмотив, идущий красной линией через многие тексты. Это мотив потерянности, если не сказать обречённости. Только это не обречённость перед трагической судьбой человека в ритмах и пульсах мира, среди которых есть и война: такую обречённость мы, например, находим в военной лирике Николая Гумилёва. У Пелевина же обречённость вытекает, скорее, из осознания тупиковости данной конкретной ситуации и, в конечном счёте, — бессмысленности жертвы, которую вовсе необязательно было приносить.

Иногда лирический герой Пелевина маскируется парафразами из "Брата-2":

"Простите, что я со своими; и если своим тяжело,
Я с ними, я с ними, я с ними".

Или прикидывается человеком, который плохо учился в школе, и теперь история видится ему в искажённом виде — только как история войн и кровавой резни:

"История — это когда говорят: где увидел, там и убей.
История — это когда одни люди убивают других людей".

Вот только в эти маски-личины действительно не верится.

А веришь лирическому герою Пелевина, когда он сам же пытается укрепиться в шаткой вере в собственную правоту. "Россия — всё", остальное почти "ничто", — ставит перед собой вопрос герой стихотворения "Россия – всё, остальное…". И отвечает на него весьма недвусмысленно:

"Может и правда
Да
Точно правда
А что ещё остаётся"

Своё самое известное стихотворение "Не будет вам никаких паспортов хорошего русского" Пелевин заканчивает с интонацией загнанного в тупик мальчика-плохиша, который уже и сам понимает, что набедокурил, но сжимает мстительный кулачок и шепчет "раз так, то я вам покажу":

"Что ж, времена лихие, и раз мы теперь плохие,
Что тут ещё сказать?
Слава России".

Вот в этот момент ему действительно веришь, вот здесь всё и встаёт на свои места — и никакая ирония тут не при чём.

Парадокс Пелевина заключается в том, что в отличие от авторов, распаляющих и заклинающих себя до состояния патриотического транса и часто выдающих за стихотворение некий рифмованный результат внутреннего психопотока (Ватутина, Заславская, Долгарева), Пелевин всё-таки пытается создать лирического героя и работать на некотором отстранении. Однако как только появляется авторская рефлексия, в возникший зазор моментально проникает голос автора, человека, видимо, далеко не глупого и всё прекрасно понимающего. Ирония здесь действительно помочь уже не в состоянии.

Это покажется удивительным, но проговориться z-поэт может, даже размышляя о любви.

Стихотворение "Когда не нужно ответа" Елена Заславская прочла на радио в проекте "Поэзия большой страны". Хочу привести его целиком.

"Солнце в ветвях. Одинокая птица на ветке.
Вьётся дорога, как чёрная лента средь белых снегов.
Если это любовь, тогда почему безответна.
Или может планета споткнулась, спеша на неведомый зов.
И рассыпались звёзды, попадав с холодного неба.
И впадает дорога в туман, как река в океан
И не видно ни зги. Только ясно одно, что не нужно ответа.
Если это любовь".

На первый взгляд, всё традиционно: любить, не ожидая ответа, тихо, словно "про себя" — тяжёлое бремя и, безо всякого сомнения, предмет для поэзии. Однако упоминание планеты, которая "споткнулась, спеша на неведомый зов", наталкивает читателя на мысль о том, что речь идёт не только лишь о земной любви между мужчиной и женщиной. Эта строчка отсылает к военной лирике Николая Гумилёва, которого ура-патриоты сделали одним из своих ориентиров, наряду с Симоновым, Твардовским и автором "Слова о полку Игореве".

"Вот голос, томительно звонок… Зовет меня голос войны…", — Гумилёв описывает этот "зов" то как "песнь судьбы", то как голос ангелов, как часть "мирового ритма", которому подчиняется всякий человек. И тогда стихотворение Заславской приобретает ещё одно измерение. Возникает вопрос: куда едет лирический герой, по чёрной дороге средь снегов, пока день сменяет ночь? На чём он едет там, где "не видно ни зги" и только чёрная дорога вьётся меж заснеженных полей: уж не на боевой ли машине пехоты отправился навестить любимую? И что это за любовь-одержимость, манящая "неведомым зовом", когда ответа другой стороны в принципе не нужно?

Думаю, мало у кого в нашей литературной гостиной остались сомнения в том, что разбираемая литература относится к типу литературы пропагандистской, агитационной. И в какие бы одежды "литературной сенсации" её ни рядили рецензенты, агитка остаётся агиткой. Однако агитки тоже могут быть выполнены с разным уровнем качества и уважения к читателю и образу противника. Об этом, а также об уровне мастерства отдельных персоналий z-поэзии мы поговорим на следующем собрании нашей литературной гостиной.

Татьяна Шахматова, кандидат филологических наук, независимый исследователь, автор серии филологических детективов в издательстве ЭКСМО

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике "Мнения", не отражает позицию редакции.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.