Константин Богомолов как человек театральный любит высказываться в жанре манифеста. Высказывание об уехавших из России режиссёр снова облёк в краткие рубленые формулировки торжественного спича. Однако последний манифест — "Я умру, а вы останетесь?" — всё же немного отличается от всех предыдущих, уверена кандидат филологических наук и независимый исследователь Татьяна Шахматова.
Я не могла не обратить внимание на текст, заканчивающийся громким лозунгом в духе советского плаката "Родина — это жизнь. А эмиграция — это смерть". Мне стало любопытно, какие логические и речевые приёмы использует неглупый и вроде бы небездарный Константин Богомолов, чтобы подвести своего предполагаемого читателя (тоже, надо полагать, как минимум неглупого), к столь, прямо скажем, феерически резкому заявлению. По прочтении мне вспомнился случай из собственной школьной жизни.
Однажды наша учительница литературы принесла на урок справку. Обычная такая справка на желтой рыхлой бумаге, уже сильно помятая от многократного демонстрирования. Справка была выдана нашей районной библиотекой ещё в начале 80-х (школу я заканчивала в конце 90-х). Написано там было следующее: у Набокова нет такого романа "Лолита". Подпись заведующего фондами, печать.
Тогда, в конце 90-х, нам — детям — пришлось объяснять, как это работает и с какого отчаяния такие справки выписываются. И как потом оно все обвалится неизбежно и громко.
От манифеста Богомолова у меня осталось такое же ощущение, как от справки, отменяющей роман Набокова. Что свидетельствует только об одном — о глубоком кризисе идей и смыслов, к которому подошла пропаганда, даже лучшие представители которой способны написать только длинную невнятную справку, отменяющую реальность.
Свой текст Богомолов начинает с манипуляции, которая и станет той кривой линзой, в которой исказится вся последующая логика.
"Они уехали. Разные. Очень разные люди. Кто-то сразу, кто-то потом. Кто-то — испугавшись преследования, кто-то — просто испугавшись. Кто-то сделал "ставку". Кто-то впахивает. Кто-то в ступоре. Кто-то "служит" иным хозяевам. Кто-то дает интервью разной степени искренности. Этот текст не о причинах. Их бесконечно много. Этот текст об одном почти что общем следствии".
"Текст не о причинах" — манипуляция, основанная на размывании логических связей. Сознание человека так устроено, что оно бесконечно просчитывает поведение окружающих его людей. Это очень древние механизмы, которые изначально были рассчитаны на то, чтобы понять, будут ли члены твоей стаи, твоей общины делиться с тобой едой и другими ресурсами, защищать твоё потомство, предлагать совместную охоту и последующую трапезу. Наш мозг заточен на выстраивание социальной логики. "Кто?", "кому?", "зачем?", "почему?", "в результате каких действий?" и так далее.
Например, мужчина с окровавленным ножом в руке, склонившийся над телом ребёнка, — признак нехороший. Наш мозг кричит "опасность!" Но если мы знаем, что этот мужчина с ножом — врач, только что вырезавший ребёнку аппендицит, наша реакция будет совершенно иной.
Совсем отключить систему социальной логики наш мозг вряд ли позволит — эволюционно это смертельно опасно. Однако её можно обмануть. Что, собственно, и пытается сделать Богомолов.
Восстановим логику, описывающую реальность отъезда людей из России после 24 февраля 2022 года. Люди уехали не просто так с бухты-барахты, не из-за некоего несогласия с властью, как пытается представить автор манифеста, а из-за того, что их страна развязала бессмысленную агрессивную войну. Они не "просто испугались". Они просчитали последствия (экономические, психологические, репутационные, риски для жизни и многое другое). Они сделали выбор — не участвовать. Хотя это и был выбор сложный и мучительный, ради которого многим пришлось пожертвовать.
Приём размывания социальной логики, игнорирование вопроса "что произошло в следствие чего?" позволяет принизить качество принятого людьми решения, обесценить его. Кривизна выбранной оптики позволяет игнорировать этические, психологические, экономические основания этого выбора.
Следующий объект, на который Богомолов наводит свой оптический прибор, относится к миру чувств уехавших. Видимо, это уже не просто линза, а какой-то эндоскоп или, скорее, аппарат МРТ, потому что Богомолов утверждает, что уехавших "атакует болезнь" ненависти к родине, смакование её неудач:
"Раньше эмигрант вдохновлялся тоской по Родине. Нынешний релокант вдохновляется горем родины".
Оставим за скобками точность диагноза на основе неких средних данных по воображаемой больнице. Разберём формальное речевое воплощение этого диагноза.
"И если причины "оппозиции" Родине понятны — кто-то действительно так считает, а кто-то просто "упаковывается" в новой реальности, где необходимо ежедневно первым тянуть руку, доказывая свою "правильную" позицию, — то вот это коллективно-бессознательное внутреннее счастье при новостях о физических страданиях или материальных лишениях соотечественников — что это за феномен? Подлость ли это? Глупость? Или травма расставания? Словно брошенные супруги, релоканты пристально следят за жизнью своей второй половины, удовлетворенно собирая в корзину поражения и провалы еще вчера любимого супруга/супруги".
Приём речевого замазывания ("введение в отрицательно оцениваемый контекст") проходит красной нитью через всю статью. У многих уехавших есть "хозяева", настаивает Богомолов. "Упаковываться" в новой реальности в "правильную" позицию — необходимая часть служения этому мифическому "хозяину".
В данном случае приём замазывания строится на убеждении автора (пресуппозиции) в том, что люди не могут самостоятельно прийти к выводу, что они против несправедливой войны. Является ли такой приём проекцией убеждений самого говорящего? Этот вопрос пусть останется без прямого ответа. Мы с вами не Богомолов, у нас нет того эндоскопа, который умеет заглянуть внутрь других людей. Мы знаем лишь одно — текст всегда выдаёт сокровенные мысли самого говорящего.
С помощью того же приёма замазывания режиссер описывает покинувших Россию актёров.
"Привычка лицедействовать", "свои" слова у него всё равно, что чужие", сделать "представителей одной из самых продажных профессий" рупором голоса интеллигенции — это "фокус", придуманный Сталиным, считает Богомолов. Таким образом, резонансные высказывания Ахеджаковой, Трояновой, Хаматовой, Смольянинова, Филиппенко и многих других актёров первого ряда, не пожелавших выступать в театрах под символом Z, вписываются в контекст "лицедейства", фальши, игры по правилам, придуманным кем-то другим.
Главная мысль, к которой ведёт автор:
"Эмиграция из страны — это не просто покидание территории. Это покидание времени. Это уход из настоящего. Из реальности. Потому что подлинность времени может проживаться лишь на своей земле. В своем пространстве".
Это явно обращение скорее к тем, кто ещё находится в стране и только думает над возможностью отъезда.
Даже если прикрыться литературной традицией (для художника эмиграция — это "омертвение таланта"), то опыт описания, осмысления и собственно бытования русской литературной эмиграции за рубежом доказывает прямо противоположное тому, что пытается внушить читателю Богомолов. Причём это касается не только нынешней, но и более ранних волн эмиграции, когда уехавшие действительно теряли почти всякий физический контакт с родиной. Именно тогда — в эмиграции после 1917 года — появляется трагикомический образ эмигранта-изгнанника:
"Он идёт, слегка подобрав локти, а глаза его устремлены вдаль, один в прошлое, другой в будущее, ибо настоящее ничтожно: переход по жердочке между вечностями" (Михаил Осоргин).
С другой стороны, в это же время эмигрантская культура превращается в самостоятельное полнокровное явление, связавшее русскую культуру с "другими берегами" и обогатившее мировую и российскую культуру десятками имён, среди которых есть имена нобелевских лауреатов, известных изобретателей, учёных, врачей, учителей и т.д.
Любопытно, что Богомолов апеллирует к тем же самым именам. Например, он обращается к пьесе "Событие" Владимира Набокова, в которой, по мнению режиссера, писатель "зло и жестоко высмеивает мир русского Берлина":
"Страшная вещь. Всем, кто уехал или собирается уехать, — советую прочитать".
Пример не столько страшный, сколько странный. Да, эта пьеса написана Набоковым во время его жизни в Берлине. Но место действия в ней — сон художника Трощейкина (это характерная для новой драмы начала XX века пьеса о поисках опор в расползающемся и пугающем мире, которая ставит вопрос, имеет ли человек внутренний ресурс, чтобы приручить творящийся вокруг хаос?). Как и положено в случае больших абстракций, пьеса вызвала противоположные реакции современников.
Анненков считал, что пьеса "глубоко оптимистична", так как утверждает, что большая часть человеческих страхов перед жизнью порождены его же, человека, сознанием. Другие, подобно Ходасевичу, полагали, что смысл пьесы "очень мрачен". Кстати, герой пьесы Трощейкин избавляется от своего главного страха, воплощенного в воображаемом сопернике, как раз потому, что соперник внезапно уезжает куда-то за границу.
Конечно, как режиссер Богомолов имеет право перенести действие пьесы в Берлин, в Париж или в Стамбул, может поставить её как фантасмагорию о быте эмигрантов. Проблема только в том, что это будет видение режиссера Богомолова, а не то, что написал Набоков.
Весьма любопытную штуку проделывает "кривая линза" и с главным слоганом богомоловского текста. Самоощущение новых эмигрантов режиссёр описывает видоизменённым названием фильма Валерии Гай Германики "Все умрут, а я останусь". Автору кажется, что эмигранты чувствуют себя ровно наоборот: "все останутся, а я умру" — и оттого им безумно горько, тоскливо и хочется, чтобы на родине всё было плохо. Забавно, что автор манифеста отталкивается именно от этого фильма. Расчёт тут, видимо, на красоту словца и на параллель с подростковой психологией, ведь Богомолов настаивает, что поведение уехавших незрело, импульсивно и глупо.
Только вот фильм Германики — остросоциальная драма далеко не только о подростках из непрестижных городских окраин больших промышленных городов. Она о государстве в целом, которое обрекает массы детей бороться в одиночестве со всем миром, словно воины-самураи. До них никому нет дела, а собственные родители не способны их защитить. Богомолов написал бы здесь, что причин такого положения "бесконечно много". Но на самом деле главная причина одна — равнодушие государства к обычным, неэлитным детям. Невозможность разорвать порочный круг жестокости, агрессии и беспросветной тоски, в который человек попадает просто по факту рождения. У Германики в этом брошенном через сжатые окровавленные зубы "все умрут, а я останусь" заключалась витальная сила молодости и надежды на лучшее вопреки, а не благодаря.
Увы, мы уже слишком хорошо знаем, к чему привела эта формула одиночества в реальности: мужчины из самых неблагополучных регионов страны пошли убивать соседей, просто потому что это стало единственным социальным лифтом, который оказался доступен этим подросшим героям драмы Валерии Гай Германики.
Таким образом, даже по собственной же формуле Богомолова поведение уехавших выглядит не таким уж импульсивно подростковым. Бежать, бросить всё, начать жизнь с нуля, только ради того, чтобы не поднимать меч — совсем не детское решение.
Татьяна Шахматова, кандидат филологических наук, независимый исследователь, автор серии филологических детективов в издательстве ЭКСМО
Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике "Мнения", не отражает позицию редакции.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
