Математика и политика Михаила Лобанова уволили с преподавательской должности в Московском государственном университете в июле 2023 года — после внесения его в реестр "иностранных агентов". В России Лобанов активно занимался профсоюзной работой в студенческих организациях, участвовал в градозащитных и экологических общественных инициативах, выступал в поддержку российских политзаключенных и против войны с Украиной. В 2021 году при поддержке левых движений баллотировался в Госдуму, проиграв по итогам дистанционного электронного голосования (по результатам физического голосования Лобанов уверенно лидировал) телеведущему Евгению Попову. В декабре 2022 года в квартире Лобанова силовики провели обыск — его арестовали на 15 суток за "неповиновение полиции". После увольнения из МГУ политик уехал сперва в Армению, а затем во Францию.
"Idel.Реалии" поговорили с Михаилом Лобановым об обстоятельствах его отъезда из России, состоянии студенческого движения в стране и о том, как российское левое движение, к которому он себя относит, оценивает вторжение в Украину, национальные проблемы в России и возможность распада страны на отдельные независимые государства.
Основная часть беседы с Лобановым состоялась в начале осени в Ереване, до его отъезда во Францию.
"НАДЕЮСЬ, В БУДУЩЕМ СИЛОВИКИ ТОЧНО ПОЖАЛЕЮТ, ЧТО МЕНЯ ВЫПУСТИЛИ"
— Вас уволили из МГУ с примечательной формулировкой в приказе: "Уволить по обстоятельствам, не зависящим от воли сторон, в связи с возникновением установленных законом и исключающих возможность исполнения работником обязанностей". Понятно, что имелся в виду присвоенный вам статус "иностранного агента", из-за чего вам теперь запрещено работать в образовательной сфере. Но если прочитать формулировку буквально, можно подумать, что произошло, например, какое-то стихийное (или рукотворное) бедствие…
— А так оно и есть. Война с Украиной, развязанная кремлевским режимом, — с десятками тысяч погибших, сотнями тысяч раненых, миллионами украинцев, оставшихся без крова — чем не бедствие? Сотни, если не тысячи российских антивоенных, экологических активистов, правозащитников, журналистов, сидящих по тюрьмам, подвергающихся всевозможным репрессиям, — чем не бедствие? Сотни тысяч покинувших родную страну россиян — чем не бедствие? Это перечень рукотворных бедствий можно продолжать и продолжать.
И, к сожалению, все это не зависело "от воли сторон" — меня и руководства МГУ. Так и решение о моем увольнении было принято не по воле администрации университета, а стало следствием беспрецедентного давления и ультиматума со стороны властей.
— Когда вы приехали в Армению и почему выбрали для "командировки", как вы назвали ваш отъезд, именно эту страну?
— Я выбрал Армению, поскольку после вторжения России в Украину она стала одним из основных центров российской политической эмиграции и одновременно таким хабом, через который проезжают многие эмигранты. С одной стороны, у нас есть здесь и армянские друзья, которые раньше жили в Москве и потом вернулись на свою историческую родину, с другой — здесь сейчас много знакомых из России. Здесь проходит много научных школ, конференций; можно увидеть многих коллег из разных областей, пообщаться с ними.
Как только я приехал в июле в Ереван, я сразу же погрузился в политическую среду, встретившись с активистами, с которыми был знаком еще в России. Одновременно я погрузился и в академическую среду, которая сейчас весьма политизирована. Мы вместе размышляем, дискутируем о том, какое должно быть место интеллектуалов в нынешних событиях, в будущих событиях, которые касаются той политической трансформации, которая, как мы полагаем, ожидает Россию. И мы стараемся это время приблизить.
— В каких обстоятельствах вы уезжали? Были ли какие-то придирки на границе, соответствующие "напутствия" со стороны силовиков? Как думаете, они довольны тем, что вы уехали?
— Я заранее предпринял меры, чтобы уменьшить риски таких ситуаций. Постарался уехать таким образом, чтобы это не стало мгновенно известно ФСБ. Ехал через Беларусь. В общем, получилось; публикаций, которые летели в спину вдогонку, не было.
Вполне возможно, силовики довольны, что я уехал. Они ведь целый год потратили на кампанию давления на меня, и поскольку все это время меня не арестовывали, то, очевидно, что меня просто выдавливали из страны. Как они сейчас смотрят на ситуацию, я не знаю — может, и жалеют, что не посадили. Надеюсь, в будущем силовики точно пожалеют, что выпустили меня.
"РОССИЙСКИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ЛЕВЫЕ ЗАНЯЛИ АНТИВОЕННУЮ ПОЗИЦИЮ"
— В одном из недавних интервью вы заявили, что в российском обществе "выросла левая среда и леводемократический запрос". Какие проявления этих процессов вы увидели?
— Я вижу это уже довольно давно. Исходно я это увидел на примере активности студентов. С 2001 года — с момента поступления в МГУ и до последнего времени — я был очень глубоко вовлечен в университетскую жизнь: как в научную, так и общественную — сначала студентом, затем аспирантом, преподавателем. Я видел, как менялись поколения студентов, как росло то их количество, которое искало возможность для политического участия как в самом МГУ, так и за его пределами. Это количество выросло с тех пор кратно, нарастало с каждой следующей волной студентов. И к началу 20-х годов мы пришли к ситуации, когда уже не только среди студентов, но и среди старшеклассников всех сильных школ, среди мотивированных молодых людей иметь свои политические взгляды — причем самые разные — уже являлось нормой. А в нашем поколении этого не было.
Также я видел такой запрос из общения с районными активистами в Москве. Мы с ними много взаимодействовали — например, по защите "зеленых зон". У них в фокусе внимания есть уже и профсоюзная тема, и зачастую тема социального неравенства. Эти идеи сейчас проникают в массы сами собой — даже без участия левых активистов. Отчасти в этом помогла и деятельность Алексея Навального, который нередко рассказывал о независимых профсоюзах, о несправедливой оплате труда во многих сферах, о коррупции, об олигархах и так далее. Кстати, хочу отметить здесь, что в предвоенные годы запрос на профсоюзы еще не привел к возникновению массового профсоюзного движения. Но предпосылки к этому были и есть — достаточно вспомнить очень активную работу профсоюзов медработников "Действие", "Альянс врачей", акции профсоюза "Курьер" и другие.
— Вы сказали, что видите "леводемократический запрос". Поясните — в чем вы видите именно демократические устремления в этих инициативах?
— Люди, в горизонт которых входит эта левая повестка, ждут разрешения проблем с социальным неравенством, с несправедливой оплатой и тяжелыми условиями труда не сверху, не от хорошего царя или хорошего президента. Они связывают разрешение этих проблем с активизацией общества, с участием всех граждан в общественных, политических, социально-экономических процессах, а это и есть демократия.
— Когда в 2014 году произошла аннексия Россией Крыма и началась война с Украиной, левый протест против этого в РФ был практически незаметен. У вас есть объяснение этому?
— Да, левому движению тогда — в 2014 году — не удалось популяризовать свои взгляды на эту войну. Там могли бы быть озвучены важные вещи, но не получилось. Почему? Во-первых, тогда произошел реальный раскол старой левой среды. Во-вторых, в 2014 году российским властям удалось представить всю ситуацию так, как будто общество поддерживает все эти события: аннексию Крыма, вторжение на Донбасс.
Отмечу, что в 2022 году такого раскола в левом движении не произошло. Да, некоторые известные активисты — например, Сергей Удальцов — заняли провоенную позицию, но их было абсолютное меньшинство. В массе своей российские демократические левые заняли антивоенную позицию, проводя параллели с началом Первой мировой войны.
— Кстати, в Башкортостане весной прошлого года по обвинению в терроризме были арестованы пятеро левых активистов по так называемому делу "Марксистского кружка". Из пятерых обвиняемых как минимум двое в 2014-2015 годах в качестве российских добровольцев принимали участие в боях на Донбассе. А один из них — депутат Госсобрания республики Дмитрий Чувилин — наоборот голосовал в 2022 году против войны. Вы слышали про это дело?
— Да, я в курсе этого дела. Это наглядный пример того раскола в левом движении, который произошел в 2014 году, а нынешняя позиция Чувилина, считаю, свидетельствует о том, что подавляющее большинство людей с левыми взглядами осуждают "СВО" (так российские власти называют войну с Украиной — "Idel.Реалии").
— У вас есть какая-то общая позиция по войне, возможно, по другим проблемам с украинскими левыми активистами? Поддерживаете ли вы с ними контакты?
— Я лично — нет, но люди, с которыми я общаюсь, — активисты Российского социалистического движения — взаимодействуют с украинскими левыми. Они пытаются найти какую-то перспективу для совместных обсуждений, действий, чтобы начать разгребать то, что сделал Путин своим вторжением. Ту ненависть, которая из-за войны возникла у части украинского общество по отношению ко всем россиянам, придется преодолевать. И здесь как раз левая оптика, на наш взгляд, дает возможность сделать это гораздо быстрее. Если мы останемся в оптике национальных государств, она нас постоянно будет подталкивать к предъявлению самых различных претензий друг к другу. Если же мы выходим на интернациональную, левую, антикапиталистическую оптику, то там возникают уже другие — позитивные перспективы.
"МЫ БЫЛИ ОЧЕНЬ РАДЫ, КОГДА КУШТАУ УДАЛОСЬ ОТСТОЯТЬ"
— Раз вы — политик левого толка, то, полагаю, в этом качестве вы сочувственно относитесь к экологическому движению, к протестам в защиту окружающей среды. Насколько хорошо вы знакомы с протестами в Башкортостане — в защиту шихана Куштау в 2020 году, против незаконной золотодобычи в башкирском Зауралье, борьбой экоактивистов против загрязняющих окружающую среду производств?
— С обстоятельствами борьбы активистов Башкортостана за сохранение шихан мы хорошо знакомы и солидарны с ней. Вся страна следила за этим, в других регионах проходили акции солидарности. Мы были очень рады, когда Куштау удалось отстоять.
Вообще, экологический протест ведь очень близок к левым требованиям по ограничению произвола корпораций. Общая идея здесь такая: не может, не должна кучка крупных акционеров, используя коррумпированных чиновников, разрушать природную среду, среду обитания десятков и сотен тысяч людей. Здесь эта тема смыкается и с защитой трудовых прав работников этих корпораций.
— Да, но работники содовой компании, которая хотела разработать Куштау, активно участвовали в разгоне протестующих 15 августа 2020 года, опасаясь за свои рабочие места…
— Увы, тут нет ничего удивительного. Работодатели постоянно используют такие обстоятельства, натравливая одну часть общества на другую. А решение, конечно же, лежит за рамками этой дилеммы "работа или экология": в модернизации производства, в сокращении сверхприбылей акционеров, отходу от офшоров — и в итоге в действенном контроле работников и общества за производством.
— А вы видите в этих протестах антиколониальный подтекст?
— Конечно, вижу. Этот подтекст, вообще, довольно ярко выражен в российских регионах — вспомним Шиес, Хопер, Сахалин, протесты в других субъектах федерации. У местных жителей есть целый ряд справедливых претензий, возникновение которых отчасти уходит еще в прошлые века. Людям надоела чрезмерная централизация, выкачивание средств, ресурсов, природных богатств в Москву. И эти эмоции выплескиваются при каждом удобном случае.
В ряде национальных республик на всё это накладывается еще и национальная повестка, но все же основную причину я вижу в экономическом и политическом неравенстве между "Москвой" и регионами. Но здесь важно не путать "Москву" и Москву. Первая — это небольшой слой людей, обладающих всем. Да и жить они могут в самых разных местах, а не только в Москве — в Лондоне или, например, в Уфе или Санкт-Петербурге. А вторая — это многомиллионный город, в котором подавляющее большинство, так же как и люди в других регионах, вынуждены выживать и страдать от произвола и алчности этой первой "Москвы".
"ЛЕВЫЙ ОТВЕТ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ПРЕОДОЛЕНИИ РАМОК НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА"
— Если говорить о национальной повестке, то нужно отметить, что во многих национальных республиках продолжают активно обсуждаться проблемы с преподаванием и использованием национальных языков, проблемы освещения исторических событий — в частности, истории вхождения этих земель в российское государство. Насколько вы осведомлены об этом и что думаете по этому поводу?
— Естественно, я осведомлен об этих проблемах. В связи с этим отмечу, что в СССР политика по отношению к национальным языкам, культуре входящих в общее государство народов периодически менялась. Так, в раннем СССР была заложена некая база по созданию новых алфавитов национальных языков, в школах вводилось обучение на этих языках; центральные власти периодически возвращались к политике "коренизации" местного госаппарата.
Сейчас же — в путинской России — всё это последовательно душится; в частности, под видом защиты права граждан самим выбирать, на каком языке обучать своих детей, сворачиваются даже те достижения еще советской эпохи, которые худо-бедно, но позволяли сдерживать темпы умирания некоторых национальных языков, а какие-то и развивать.
У меня есть коллега по факультету, которая сама выучила язык коми, ездит в республику Коми и пытается что-то делать вместе с тамошними активистами, чтобы сохранить их язык. Но усилий отдельных людей в такой сфере явно недостаточно.
— После начала войны России с Украиной политэмигранты из некоторых национальных республик образовали свои политические центры — Башкирский национальный провозгласил курс на достижение независимости от России. Это вызывает критику, отторжение со стороны различных кругов российской политэмиграции. Что вы об этом думаете? Вы здесь на стороне Ильи Пономарева, Гарри Каспарова или же Михаила Ходорковского? Возможно, на стороне Алексея Навального и Леонида Волкова? Или у вас есть своя позиция, возможно, уже давно выработанная в левом движении?
— Разумеется, такая позиция у нас есть. Безусловно, нужно уважать желание людей обсуждать свою историю, историю своего народа, сохранять свою культуру. И это касается не только тех народов, которые имеют свои республики или автономные края, но и всех народов, проживающих в государстве. Все культуры заслуживают усилий по их сохранению и поддержанию, в том числе усилий со стороны государства.
Дискуссия по поводу автономии регионов, республик, по поводу того, как будут сосуществовать друг с другом регионы, как они будут соотноситься с каким-то общим центром, насколько этот центр будет сильно доминирующим или просто координирующим — эти дискуссии должны вестись.
— Мой вопрос был поставлен именно о независимости некоторых республик, регионов…
— Эти требования заявляют небольшие группы активистов.
— А вы ручаетесь за то, что эти группы потом не станут большими, влиятельными? Такое уже было в истории — и не раз…
— Никто не может ручаться. Я понимаю, что у них есть своя позиция. И дискуссия может и должна вестись на все темы, не исключая вопросов о возможной независимости каких-то регионов. Табу на обсуждение здесь нельзя накладывать. Люди имеют право решать, как им жить, в каком государстве.
С другой стороны, политические группы, использующие националистическую повестку, неважно какую — русскую, татарскую, башкирскую, чеченскую, любую другую — потенциально могут пытаться навязать, в том числе насилием, свое мнение очень большому количеству людей, проживающему на определенной территории и заставить людей подчиниться своим доктринам, используя для этого лозунги, в том числе и какой-то антиколониальной борьбы, национального самоопределения.
Очень часто в процессе образования национального государства происходит просто передача власти от одной узкой группы людей к другой узкой группе людей, при этом сама структура угнетения, господства сохранится — и, может быть, еще обрастет какими-то большими элементами открытого насилия, нежели это было раньше. Это тоже может быть, мы это видели на примере распада Советского Союза и возникновения новых диктаторских режимов в бывшей советской Средней Азии, например. Да и в России тоже.
Здесь мы не можем заранее сказать, как это будет происходить, не можем заранее дать положительную или отрицательную оценку таких процессов в будущем. Поэтому мне кажется, что сейчас очень важно в контексте этой дискуссии говорить о том, что на самом деле людей — в подавляющем своем большинстве — волнуют не вопросы именно независимости. У людей есть самые разные проблемы, и они зачастую общие для самых разных регионов — неважно, национальная это республика или нет. Это вопросы, связанные с чрезмерной централизацией, с чрезмерным неравенством и так далее. Ответ на этот вызов исключительно через призму создания независимого государства, без программы радикальных социальных преобразований, я считаю, носит либо деструктивный, либо отвлекающий характер.
— Возьмем такой аспект этой проблемы, о котором много говорят оппозиционные национальные движения, приводя соответствующую статистику: на войну с Украиной Кремль предпочитает посылать больше солдат из национальных республик, нежели из столицы страны, из чисто русских по составу регионов…
— Я полагаю, что этот уровень аргументации прекрасно показывает, что попытка играть на национальных чувствах и видеть корень проблемы в каком-то национальном неравенстве и угнетении — не верна. Изучение этого аспекта показывает, что на самом деле эта статистика проецируется из предыдущих показателей призыва на военную службу, показателей о количестве заключенных контрактов. И раньше в более бедных регионах, где ниже доходы, военная служба рассматривалась как возможность социального лифта, либо как хотя бы возможность призванному в армию мужчине сколько-то лет провести в понятных, стабильных условиях. Так же и сейчас причина большого количества мобилизованных из определенных регионов и районов заключается не в национальной дискриминации, а в социально-экономическом неравенстве.
— Всё же представьте, что вы стали депутатом, государственным деятелем новой демократической России после падения путинского режима. Некая республика — допустим, Татарстан или Башкортостан — решила отделиться. Михаил Ходорковский уже заявлял, что если отделение будет происходить не в соответствии с демократическими процедурами, международными правовыми нормами, то придется послать туда войска. Какую позицию вы займете?
— Я буду выступать против того сценария, который рисует Ходорковский. Считаю, что он тут не может выйти за рамки привычной модели национального государства, в котором господствует ничтожное меньшинство и которое подавляет все остальное большинство по самым разным направлениям.
Левый ответ на всю эту проблему, повторюсь, заключается в преодолении рамок национального государства, в выстраивании такого взаимодействия внутри сегодняшней России, при котором будут допустимы и дискуссии об отделении каких-то регионов, голосование по этим вопросам. Но всё же мы не должны это сводить к каким-то трюкам с бюрократическими процедурами. Тем более мы не должны угрожать военной силой тем группам, которые считают, что они национально угнетены, но у них нет возможности на референдуме собрать большинство голосов за отделение от России. Мы должны идти по пути, где границы между государствами и регионами будут стираться.
— Из ваших высказываний можно ли сделать вывод, что вы сожалеете о распаде Советского Союза и хотели бы, чтобы нынешняя Россия избежала подобной участи?
— Разумеется, я не сожалею об исчезновении отдельных элементов советской политической, репрессивной, идеологической системы. Но я считаю, что Советский Союз мог трансформироваться в полноценную федерацию — с демократией на всех уровнях. И это было бы просто замечательно, если бы его не развалили в ходе борьбы за власть и последующей раздачи ресурсов и полномочий в руки узких бывших партийных и националистических кланов.
И если даже мы не можем со 100-процентной уверенностью говорить, что демократическая трансформация СССР вполне могла произойти, то всё равно мы должны про это не забывать. Тот опыт попыток его реформирования в 1980-е годы и тем более анализ потенциала нереализованных альтернатив очень ценны — не стоит от них отмахиваться. И не следует заявлять, что вот, мол, СССР развалился 30 лет назад, и Россия так же должна развалиться на какое-то количество национальных государств.
"ЗАПРОС СТУДЕНТОВ НА УЧАСТИЕ В ПОЛИТИКЕ, В ОБЩЕСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СИЛЬНО ВЫРОС ЗА ПОСЛЕДНИЕ 15-20 ЛЕТ"
— В России вы были тесно связаны со студенческим движением. Студенты были одной из движущих сил и в революциях 1905-го, 1917 годов, в перестройку. Но сейчас мы почти не видим студенческих протестов, массовых выступлений против войн России в Чечне, в Грузии, в Украине… Как бы вы вообще оценили активность студентов при путинском режиме?
— Студенты — один из самых активных, оппозиционно настроенных слоев общества: как в целом вся молодежь. Просто у нас студенты — это очень большая часть молодежи, поскольку получают высшее образование многие. И данные всех доступных опросов показывают, что статистически это самая оппозиционная, сильно отличающаяся от старших поколений часть общества.
Всё, что я видел последние десятилетия, свидетельствовало, что студенты точно были не менее активны, чем общество в целом. Другое дело, что они не выделялись столь сильно в этом обществе. Если в целом в российском обществе господствовала и насаждалась политизация, то студенты сперва были менее политизированы.
Если взять 1990-е годы, я полагаю, что тогда студенты, аспиранты ведущих вузов в Москве, в крупных городах ощущали, что они выигрывают от складывающейся в стране социально-экономической ситуации. Многие из них становились бизнесменами, некоторые даже олигархами. Они бросали свои курсовые, дипломные работы, бросали диссертации, кидались покупать и продавать ваучеры, акции. Другие, кто не рвался в бизнес, тоже ощущали свою нужность — особенно в новых профессиях. Вспомните, насколько выросли такие сферы, как банковское дело, информатика, журналистика, пиар и реклама. Многие сделали успешные карьеры в этих отраслях — и, соответственно, у них не было запроса на какие-то изменения в политическом и экономическом строе страны.
Когда же в нулевые годы и дальше произошла стабилизация строя, быстрые карьерные возможности стали постепенно закрываться и, соответственно, студенчество стало сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее поворачиваться к политике. Возникали первые профсоюзы — например "Студенческая защита", стали проводиться яркие уличные акции. С каждым новым поколением студенты становились более и более политизированы, среди них рос запрос на участие в общественных процессах. Это явственно чувствовалось, в частности, в нашем университете.
— Война с Украиной, фактическое военное положение в стране прервали этот подъем?
— Да, сейчас, в условиях войны, общего страха, возрастания рисков репрессий студентам, конечно, гораздо сложнее сорганизоваться по любому вопросу. И давление на них со стороны администрации вузов стало куда более сильным, не говоря уже о давлении репрессивных органов.
Но при всем при этом активные студенты постоянно выходят на связь со мной и с моими коллегами по профсоюзу. Они говорят, что у них есть свой круг общения, и они хотели бы подумать, посоветоваться о том, что можно сделать для защиты своих прав в университете, как противостоять негативным тенденциям в вузах, и о многом другом. Ведь в системе высшего образования в России выстроена такая же ретроградная вертикаль власти — я это хорошо видел. Автономия у университетов отобрана, зато руководству дали возможность бесконтрольно обогащаться и обогащать своих друзей при помощи манипулирования премиями, различными выплатами и так далее. В вузах царит полная подчиненность министерству, правительству — с одной стороны; и полнота властвования администрации над студентами и рядовыми сотрудниками — с другой. Феодальная система, одним словом, причем отнюдь не в западно-европейском смысле, где у университетов была автономия еще в средние века.
Так что запрос студентов на участие в политике, в общественной деятельности остался. Более того — он сильно вырос за последние 15-20 лет. Просто в условиях нынешней войны явных, открытых форм участия студентов стало, понятно, меньше.
— В России не так давно были введены привилегии для детей участников войны при поступлении в вузы. В некоторых регионах возникло недовольство такой ситуацией, которое выплеснулось и в публичную сферу. Что вы об этом думаете?
— Это было предсказуемо, что недовольство будет. Правда, эти привилегии сделаны по таким критериям — участие в "СВО" — что людям несколько боязно по этому поводу высказываться. Если бы такие странные привилегии ввели по каким-то другим критериям, то мы бы уже видели шквал открытых писем, петиций и так далее. Здесь же люди боятся озвучивать свою позицию, потому что думают, что их обвинят в "дискредитации" армии, что они попадут под травлю разных "Z-блогеров".
Мне кажется абсолютно неверным, ненужным решением давать эти льготы. Это предсказуемо приведет только к негативному эффекту: и чем дальше, тем больше. От этих нововведений пострадают в том числе те дети-абитуриенты, которые этими льготами воспользуются. Не имея должной мотивации учиться, они попадут в те места, где будут чувствовать натянутое отношение к себе от более подготовленных, но не имевших таких родителей студентов.
"ЗАПРОС НА ЛЕВУЮ ПОВЕСТКУ В АРМЕНИИ БУДЕТ РАСТИ ДОВОЛЬНО БЫСТРО"
— В одном из своих интервью вы сказали: "Мы видим, что в каждой стране есть левый фланг, который на идейном уровне должен быть интернациональным". Вам удалось найти таких единомышленников в Армении среди местных активистов?
— Да, они есть среди более молодых поколений, а также среди людей, которые в разные годы занимались экологическим, городским активизмом, созданием независимых медиа. Конечно, запрос на левую повестку есть и в Армении. Но в этой стране он сильно меньше, чем в России. Однако я убежден, что в ближайшее десятилетие он будет расти — и довольно быстро. Я предполагаю, что постепенно армянскому обществу надоест, что дискуссии и споры о развитии страны идут только между какими-то видами национализма и какой-то абстрактной прозападной линией, которая в здешнем переложении преподносит страны Запада как некий ориентир в плане демократического развития и игнорирует всю историю борьбы за социальные права в тех же странах.
— Вы сейчас уже во Франции, но, как вы говорили, намерены вновь не раз еще посетить Армению?
— Да, коллеги предложили мне позицию в одном из ведущих математических институтов Франции и, соответственно, я проведу ближайший год в основном в этой стране. Но в моих планах — поездки в разные страны, в том числе я хочу два-три раза приехать в Армению.
Я бы хотел по возможности способствовать становлению и взаимодействию здесь активистских движений, в которых участвуют и те, кто здесь прожил всю свою жизнь, и те, кто вынужден был недавно приехать сюда из России. У нас довольно много точек соприкосновения, и мы должны помогать друг другу становиться сильнее и лучше, вырабатывать общие позиции и научиться доносить их до более широких слоев общества в наших странах.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
