10 декабря 1937 года в Уфимской тюрьме по приговору "Тройки" НКВД Башкирской АССР был расстрелян Ахметкамал Каспранский (Измайлов) — один из соратников основателя первой Башкирской республики Заки Валиди, бывший политический секретарь Башкирского обкома РКП (б) в 1920 году. В эти же дни в Уфе были расстреляны еще около 20 человек, которых вместе с Каспранским НКВД обвинил в участии в "буржуазной националистической контрреволюционной повстанческой организации". Многие из них в период гражданской войны в России имели отношение к башкирскому национальному движению, некоторые были членами первого башкирского правительства при Заки Валиди, другие служили в башкирских военных формированиях. Все они были реабилитированы еще в 1950-е годы, во время хрущевской "оттепели", но полностью об их судьбе родные смогли узнать лишь в конце 1980-х годов, во время второй — "горбачевской" — реабилитации жертв политических репрессий.
ЛИКВИДАЦИЯ БАШКИРСКОЙ АВТОНОМИИ
Биография Ахметкамала Каспранского типична для многих молодых российских революционеров — выходцев из духовной среды в начале XX века. Он родился в 1895 году в деревне Бейкеево Бакаевской (позже Топорнинской) волости Уфимского уезда Уфимской губернии, в многодетной семье малоимущего имам-хатыба Ахмадинура Каспранского. Местные краеведы полагали, что фамилия "Каспранский" происходит от персидского слова "Гасфран" (воробей).
Медресе "Усмания" в Уфе.
В 1903-1913 гг. Ахметкамал обучался в известных медресе "Усмания" и "Хусаиния"; из последнего он был отчислен за забастовку с требованием преподавать учащимся наряду с духовными и светские дисциплины. Был призван в армию и попал на Западный фронт, где активно сотрудничал с фронтовой газетой "Сугыш сафы" ("Боевые ряды"), выпускавшейся на татарском языке. Свои статьи и стихи он подписывал псевдонимом "Измайлов" и позже взял двойную фамилию: Измайлов-Каспранский. В 1917 году молодой солдат оказался в Петрограде, где принял участие в революционных событиях, был избран членом Петроградского мусульманского социалистического комитета.
Осенью 1919 года его переводят в Башкортостан для работы в Автономной Башкирской Советской республике (АБСР), территория которой уже была освобождена от колчаковских войск. Там Каспранский достигает пика своей карьеры в большевистской партии — его избирают сперва членом, а потом (в марте 1920 года) политическим секретарем Башкирского обкома РКП (б). Одновременно он становится членом президиума Башревкома — высшего органа власти в АБСР.
Короткий период, когда Каспранский находился на этих постах (март — май 1920 года), — напряженнейшее время в политической истории первой Башкирской республики. Когда миновала угроза падения Советской власти, большевики начали подготовку к практически полному упразднению первой башкирской автономии, соглашение о которой было подписано в марте 1919 года между башкирским правительством и Совнаркомом и ВЦИК РСФСР. На протяжении нескольких месяцев возглавлявший Башревком Заки Валиди и его соратники боролись за сохранение автономии. Ахметкамал Каспранский всецело выступал на стороне Валиди, за что впоследствии удостоился таких эпитетов, как "некоммунистический элемент", "буржуазный националист" и пр.
19 мая 1920 года ВЦИК и Совнарком РСФСР издали декрет "О государственном устройстве Автономной Советской Башкирской Республики", по которому республика лишалась большей части своих полномочий. От имени семи членов РКП(б), входивших в состав Башревкома и Башкирского обкома РКП (б), Ахметкамал Каспранский выступил с заявлением об их принципиальном несогласии с решением Москвы, за что был снят со своих постов.
Летом 1920 года Валиди прислал своим сторонником в Башревком письмо, в котором констатировал: "Центр отнимает все экономические богатства Башкортостана, а также подчиняет себе их политические органы, нам оставляет нечто вроде культурно-национальной автономии". Валиди рекомендовал сторонникам, "если не получатся никакие результаты" [по спасению автономии], "отъединиться от РКП и объединиться с коммунистами Востока". Каспранский оставляет все свои посты и уезжает из Башкортостана и Советской России.
1919 год, Каспранский слева.
Некоторые факты его дальнейшей биографии всплывают в следственных документах по его делу 1937 года. Оттуда можно узнать, что Ахметкамал несколько лет провёл в Турции, где сотрудничал с турецкой компартией, а затем работал в посольстве России.
В 1923 году Каспранский, по всей видимости, по вызову из Москвы возвращается в СССР. В его архивно-следственном деле есть документы, указывающие на то, что после его возвращения вопрос о нем дважды, в 1923 и 1926 годах, разбирался в Центральной контрольной комиссии ВКП (б): на первом он был исключен из РКП (б) "как некоммунистический элемент", а на втором ему разрешили вновь вступить в партию на общих основаниях, чего Каспранский делать не стал.
До 1930 года Ахметкамал трудился в Орехово-Зуевском уездном профсоюзном совете, после переехал в Уфу, где стал работать руководителем отдела учета и статистики наркомата земледелия Башкирской АССР.
Его арестовали 30 августа 1937 года.
ЛИМИТ ПО ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ ("РАССТРЕЛ") — 500 ЧЕЛОВЕК
Абдурахман Авторханов
Формальный старт "Большому террору" в Советском Союзе дал печально знаменитый февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 года. Но ряд исследователей указывает: массовые карательные операции по репрессированию "антисоветских элементов" были задуманы советской верхушкой не позднее 1935 года. Наиболее подробно это описал в книге "Технология власти" советолог Абдурахман Авторханов, крупный партийный работник, ставшим перебежчиком.
"Через пять месяцев после убийства Кирова — 13 мая 1935 года — ЦК ВКП (б) принял четыре важнейших для жизни миллионов советских людей решения, из которых только одно было опубликовано:
1. Создать Оборонную комиссию Политбюро для руководства подготовкой страны к возможной войне с враждебными СССР державами (имелись в виду Германия и Япония, в первую очередь; Франция и Англия, во вторую). В ее состав вошли Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Орджоникидзе.
2. Создать Особую комиссию безопасности Политбюро для руководства ликвидацией врагов народа. В ее состав вошли Сталин, Жданов, Ежов, Шкирятов, Маленков и Вышинский.
3. Провести во всей партии две проверки: а) гласную проверку партдокументов всех членов партии через парткомы, б) негласную проверку политического лица каждого члена партии через НКВД.
4. Обратиться ко всем членам и кандидатам партии с закрытым письмом о необходимости "повышения большевистской бдительности", "беспощадном разоблачении врагов народа и их ликвидации".
Как писал Авторханов, "Сталин поставил перед Комиссией безопасности задачу разработать подробный оперативный план, обеспечивающий создание "морально-политического единства советского народа". В результате двухлетней разведывательной работы Комиссии безопасности появился план, процесс реализации которого получило позднее название "ежовщины".
Согласно этому плану, "всё взрослое мужское население и интеллигентная часть женского населения СССР была подвергнута негласной политической проверке через органы НКВД и его агентурную сеть по группам: а) интеллигенция, б) рабочие, в) крестьяне". По каждой из этих социальных групп "было установлено в процентах число, подпадающее под ликвидацию", в соответствии с разработанной "таблицей признаков". Был выработан календарный план, предусматривающий точные сроки ликвидации этих групп по районам, областям, краям и национальным республикам.
"Так как речь шла не о тысячах и даже не о сотнях тысяч, а о миллионах людей, то не было никакой возможности пропустить их через какие-нибудь нормальные советские юридические инстанции, поэтому было решено создать при центральном НКВД "особое совещание", а на местах — чрезвычайные республиканские, краевые, областные "тройки" для заочного суда над арестованными", — писал Авторханов.
В конце июля 1937 года в Политбюро ЦК ВКП(б) нарком внутренних дел СССР Николай Ежов представил проект приказа "Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов".
К этому времени в Советском Союзе уже прошли крупнейшие политические судебные процессы над видными ранее деятелями большевистской верхушки: "Кремлевское дело" (июль 1935 года), "Процесс Каменева-Зиновьева" (август 1936 года), "Процесс Пятакова-Радека" (январь 1937 года), чистка в НКВД (весна 1937 года), "Процесс Тухачевского" (июнь 1937 года). На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) 1937 года были арестованы Николай Бухарин и Алексей Рыков; началась подготовка к их процессу (процесс по делу "Антисоветского "право-троцкистского" блока прошел в марте 1938 года).
Ворошилов, Молотов, Сталин, Ежов.
В итоге к середине 1937 года и партийно-государственная верхушка, и вся страна была в достаточной степени деморализована террором. На пленуме ЦК ВКБ (б) в июне 1937 года Ежов впервые подробно ознакомил широкие круги провинциальной партийной верхушки с планом репрессий, заявив: "Почти во всех краях и областях вскрыты антисоветские формирования, сблокировавшие правых, троцкистов, зиновьевцев, эсеров, меньшевиков и других".
3 июля Политбюро ЦК рассылает местному партийному начальству телеграмму, в которой предлагает "взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через "Тройки", а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД". Все местные партийные органы и управления НКВД были обязаны "в пятидневный срок представить в ЦК состав "Троек", а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке".
В Башкортостане "Тройка" была образована в составе: Соломон Бак — нарком внутренних дел республики (председатель), Ахмет Исанчурин — второй секретарь Башкирского обкома ВКП (б), Петр Цыпнятов — заведующий сельхозотделом обкома ВКП (б) (все трое были впоследствии расстреляны). Запасными членами "Тройки" были утверждены замнаркома внутренних дел Владимир Карпович (в 1941 году приговорен к 10 годам лишения свободы) и заместитель председателя Совнаркома БАССР А. Чертовский (по некоторым данным, был впоследствии сослан в Заполярье).
30 июля 1937 года нарком внутренних дел СССР Ежов вводит в действие свой "Оперативный приказ №00447 "Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов". В приказе все, подлежавшие репрессиям, разбивались на две категории: "наиболее враждебные" подлежали немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках, — расстрелу. Все остальные "менее активные, но все же враждебные элементы" подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а "наиболее злостные и социально опасные из них" — заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки.
Для Башкортостана, согласно представленным республиканским НКВД цифрам учета "антисоветских элементов", было утверждено 500 человек по первой категории (расстрел) и 1 500 человек по второй категории (лагерь и тюрьма).
"КУЧКА БУРЖУАЗНЫХ НАЦИОНАЛИСТОВ"
Еще в июне 1937 года по подразделениям НКВД разослали директиву ГУГБ НКВД СССР №57788 об оперативной работе по антисоветским тюрко-татарским националистическим организациям. В ней говорилось: в республиках Средней Азии, Казахстане, в Крыму и Татарии активизировались националистические организации, ставившие своей целью "вооруженное отторжение национальных республик от СССР и создание единого тюрко-татарского государства".
Члены этих организаций якобы "захватывали руководящие посты в партийно-советском аппарате, охватывали своим руководством и влиянием все участки культурно-идеологического фронта в целях подготовки кадров и националистических формирований, совершали террористические акты, готовили повстанческие кадры на случай войны против СССР, осуществляли вредительскую деятельность в промышленности и сельском хозяйстве", "блокировались с троцкистами и правыми" и "ориентировались на фашизм".
Американский историк Роберт Конквест в труде "Большой террор" писал об особенности репрессий в национальных республиках:
"...люди, присланные из Москвы, хладнокровно уничтожали имевшуюся в республике партию, создавая вместо нее из рядов работников и новичков особый набор энтузиастов, представлявший собой уже не партию, а некую новую организацию террористов и доносчиков. Необходимо подчеркнуть именно размах операции, полноту уничтожения всей партийной иерархии... В республиках "черный ураган" вырвал с корнем всех старых "партийно-сознательных" сталинцев — ветеранов, представлявших некую непрерывную линию руководства и связь с подпольной дореволюционной партией, с революционерами 1917 года и участниками гражданской войны. Это была еще одна революция — не столь заметная, но настолько же полная, насколько и предшествовавшие ей другие коренные изменения в стране".
5 июля 1937 года Сталин получил от Ежова материалы допроса Турара Рыскулова (видный казахский революционер и партийный функционер; расстрелян в 1938 году), которого НКВД назначил "руководителем пантюркистской контрреволюционной организации, действовавшей в блоке с центром правых против советской власти". В многостраничном протоколе допроса отчетливо виден замысел режиссеров грандиозной постановки о "всеохватывающем заговоре внутри СССР", включавшем в себя буквально всех потенциальных противников сталинского режима.
Так, Рыскулов, если верить протоколу, показал, что идея возглавлявшейся им "нелегальной организации" состояла в "стремлении к созданию независимого тюркско-татарского государства", которое члены организации "фактически хотели отдать во власть японо-германского фашизма". Допрашиваемый заявил, что создатели организации "связывались с видными националистами Башкирии и Татарии, тюркским населением Кавказа, с представителями Ирана и Афганистана, имея в виду создать единый фронт всех восточных национально-буржуазных сил против Соввласти". В числе "руководителей и участников организации" — выходцев из Башкортостана — Рыскулов назвал проживавшего тогда в Турции Заки Валиди, Зинатуллу Булашева (председатель Совнаркома БАССР в 1930-1937 гг.; расстрелян в 1938 году), Муллаяна Халикова, а также Карима Хакимова (полпред СССР в Саудовской Аравии; расстрелян в 1938 г.)
Уже летом 1937 года, еще до вступления в силу оперативного приказа №00447, органы НКВД Башкирской АССР начали формировать крупное дело по разоблачению якобы существовавшей в республике "националистической повстанческой организации".
Старт репрессиям дала поездка в республику члена Комиссии партийного контроля при ЦК ВКБ (б) Марии Сахъяновой в августе-сентябре 1937 года. По результатам своей проверки она отправила Сталину и Ежову записку, в которой обвиняла руководство Башкирского обкома ВКП (б) в "замазывании" сигналов о врагах народа, "выгораживании их от критики", "бездеятельности в мобилизации парторганизации на разоблачение корней и ликвидацию последствий вредительства".
Открытая кампания по "разоблачению врагов народа" в республике началась на открывшемся 7 сентября пленуме Уфимского горкома партии. На нем Сахъянова заявила, что "в Башкирии разоблачено значительное количество двурушников и других врагов народа — троцкистов, бухаринцев, контрреволюционных националистов, вредителей, шпионов, агентов японо-немецкого фашизма, пробравшихся на руководящую, хозяйственную, советскую и даже партийную работу" (цитата по газете "Красная Башкирия", 11 сентября 1937 года).
После пленума Уфимского горкома в дело вступила центральная печать. 17 сентября в "Правде" вышла статья за подписью некоего Л.Перевозкина под названием "Кучка буржуазных националистов в Башкирии", звучавшая прямым обвинительным актом партийной верхушке республики. "Кучка буржуазных националистов в Башкирии не раз открыто поднимала на щит Валидова — одного из лидеров басмачей, предателя родины... Все основные руководящие посты в республике были вручены валидовцам", — утверждалось в заметке.
Еще до этих разоблачений, 28 августа 1937 года, нарком внутренних дел Башкирской АССР Соломон Бак (активный участник сталинских репрессий; расстрелян в 1940 году; признан не подлежащим реабилитации) направляет Ежову шифротелеграмму, что на 25 августа в республике арестовано по "первой категории" 500 человек, осуждено "Тройкой" НКВД к высшей мере наказания — 130 человек, из них 71 человек уже расстрелян. По "второй категории", как указано в донесении, "арестовано пока 230 человек". Также Бак докладывает, что "вскрыта одна к.-р. повстанческая организация 21 участник, одна шпионско-фашистская группа 5 участников, 5 к.-р. повстанческих и террористических групп 38 участников".
Под "вскрытой к.-р. повстанческой организацией" имелось в виду фабрикуемое дело, по которому были арестованы Ахметкамал Капранский и еще 20 человек (позднее к ним прибавился еще один "участник организации").
"Активный валидовец, бежал вместе с Валидовым. Подлежит аресту и привлечению к ответственности по ст. 58 п.11 УК РсФсР", — указывалось в справке, составленной начальником 2 отделения 3 отдела младшим лейтенантом госбезопасности Нургалием Нуритдиновым, начальником 3 отдела капитаном госбезопасности Иваном Карповым и утвержденной наркомом внутренних дел БАССР Соломоном Баком.
Арест Каспранского, как следует из дела, произошел 30 августа 1937 года по адресу ул. Лобова, дом 45. За три дня до этого он отметил свой 42 день рождения. Его жене Марьям было 37 лет, дочери Майе — 7 лет, сыну Булату — 7 месяцев.
Ахметкамал Каспранский с семьей
Обыск в квартире и арест произвел оперуполномоченный УГБ НКВД БАССР Патрикеев. После этого Каспранского доставили в Уфимскую следственную тюрьму.
13 сентября новый начальник 2 отделения 3 отдела УГБ младший лейтенант госбезопасности Федор Максимов предъявил Каспранскому обвинение по пп. 10 (антисоветская агитация и пропаганда), 11 (организационная контрреволюционная деятельность) ст. 58 УК РСФСР.
"Достаточно изобличается в том, что является участником к-р националистической организации, вскрытой в Башкирии, активно проводил повстанческую работу", — говорилось в обвинении.
К тому времени в Москве и Уфе уже прошли первые казни арестованных башкирских деятелей: как бывших соратников Заки Валиди, так и их бывших оппонентов. 27 сентября по обвинению в участии в антисоветской националистической повстанческо-террористической организации был приговорён к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян башкирский писатель, председатель БашЦИКа в 1931-1937 годах Афзал Тагиров.
"СКОРЕЕ ЗАБЫТЬ ПРОКЛЯТЫЕ ФАМИЛИИ. ОСИНОВЫЙ КОЛ НА ИХ МОГИЛУ"
4-6 октября 1937 года в Уфе проходил пленум Башкирского обкома ВКП (б), названный впоследствии историками "кровавым". Проводить пленум приехал один из активнейших организаторов сталинских репрессий, член Политбюро ЦК ВКП (б) Андрей Жданов.
"В ЦК поступили сигналы, что руководство Башобкома не ведет настоящей большевистской борьбы с врагами народа… НКВД без ОК разоблачает окопавшихся на важнейших постах врагов народа — буржуазных националистов, троцкистов, фашистских диверсантов, шпионов и убийц...", — заявил Жданов на открытии пленума (цит. по протоколу пленума Башкирского обкома ВКП (б) 4-6 октября 1937 года. ЦГАОО РБ, Фонд П № 122, опись № 17, дело № 54а).
Наркомату земледелия, в котором до ареста работал Каспранский, Жданов уделил особенно много внимания:
"Этот наркомат возглавлял злейший враг [Ахмет] Асхадуллин (нарком финансов БАССР в 1929-1931 гг, нарком земледелия БАССР в 1931-1932 гг., 1935-1937 гг.; расстрелян в 1937 году). Враги в НКЗеме расхищали средства... Организация валидовцев вредительствовала в сельском хозяйстве. Запутывание агротехники, завоз больных овец, вредительские планы сева, нарушение севооборотов, подрыв МТС, смешение зерна, тормоз стахановцам, неправильный завоз семфондов, удобрения распылялись, неправильное размещение технических культур... Вредительство в животноводстве — перегон скота, уничтожение производителей, распространение болезней", — перечислял Жданов.
Отдельно ближайший соратник Сталина обрушился на бывших сподвижников Заки Валиди:
"Буржуазные националисты — валидовцы добивались отторжения Башкирии от СССР, создавали повстанческие группы, создание пантюркистского государства. Связались с Валидовым; ориентировки разные — сначала на Англию, а потом японо-немецкие шпионы…"
По итогам этого пленума 274 человека — около половины состава обкома и третья часть членов БашЦИКа — были объявлены "врагами народа" и репрессированы.
Выражая свое удовлетворение, Жданов в заключительной речи на пленуме заявил:
"Моральная тягота у каждого честного коммуниста разрядилась. Чувствуют лучше. Нанесен удар в самый центр контрреволюции в Башкирии. Столбы подрублены, заборы повалятся легче. Ясно, Башкирия не оазис, а место классовой борьбы. Скорее забыть проклятые фамилии. Осиновый кол на их могилу".
12 октября новый первый секретарь обкома Александр Заликин направил Сталину телеграмму, в которой попросил увеличить лимиты по обеим категориям.
"Полученными показаниями участников троцкистско-бухаринской и буржуазно-националистической контрреволюционной организации выявлена сеть военно-повстанческих отрядов на территории Башкирии. Лимит, который был дан для Башкирии по первой и второй категориям, явно недостаточный", — сообщал Заликин.
Через три дня республике выделили дополнительный лимит в 1,5 тыс. человек по первой категории и 4,5 тыс. человек по второй категории.
"ВИНОВНЫМ СЕБЯ НЕ ПРИЗНАЛ, ИЗОБЛИЧЕН ПОКАЗАНИЯМИ ДРУГИХ ОСУЖДЕННЫХ"
Ахметкамал Каспранский
О том, как проходило следствие по обвинению Ахметкамала Каспранского, практически ничего неизвестно. В деле имеются лишь два протокола допросов. На первом допросе, прошедшем 31 августа, он, как уже указывалось выше, коротко рассказал о своем отъезде из Башкортостана в 1920-м и работе в Турции до 1923 года. Больше никаких сведений в протоколе не приводится.
Второй и последний допрос Каспранского, отраженный в деле, прошел 17 ноября. Как следует из протокола, ему задали лишь один вопрос. В ответ на требование дать показания о его участии в "повстанческой контрреволюционной организации" Каспранский заявил, что ни в какой такой организации он не состоял и все предъявленные ему показания о его участии в такой организации считает ложными.
Оба допроса провел помощник оперуполномоченного 3 отдела УГБ НКВД БАССР сержант госбезопасности Абдурахман Ахтямов.
Протоколов очных ставок, экспертиз, актов, других документов, подтверждающих вину Каспранского, в архивно-следственном деле не обнаружено. В заключении по делу, данном в 1940 году заместителем прокурора БАССР Зубовым, лишь указано, что "Измайлов-Костромской (так в тексте документа —"Idel.Реалии") на предварительном следствии виновным себя не признал, изобличен показаниями [других] осужденных".
Одно их таких показаний дал на допросе 4 октября 1937 года арестованный по другому делу бывший нарком земледелия БАССР Ахмет Асхадуллин. Он сообщил, что "получил задание сосредоточить в аппарате наркомзема кадры валидовских националистов, с помощью которых развернуть работу в сельском хозяйстве, направленную к срыву всех важнейших мероприятий партии и правительства в области сельского хозяйства".
"Для подрывной вредительской работы я создал в Наркомземе контрреволюционную организацию", — заявил Асхадуллин. Он также назвал в числе участников организации фамилии 17 человек, в том числе Ахметкамала Каспранского. В своих показаниях Асхадуллин подробно описал роль многих "участников организации", но ни слова более не сказал о Каспранском.
В тот же день, 4 октября, арестованный председатель Госплана БАССР Шагиахмет Даутов (расстрелян 27 ноября 1937 года) на допросе показал, что в республиканском наркомземе в "контрреволюционную организацию" входило десять человек, в том числе Каспранский. Однако также не привел никаких конкретных доказательств "контрреволюционной дятельности" Каспранского.
"НЕЛЬЗЯ ПРИЙТИ К ВЫВОДУ ДАЖЕ О ТОМ, ЧТО ОНИ ЗНАЛИ ДРУГ ДРУГА..."
Обложка дела Ахметкамала Каспранского о "контрреволюционной деятельности"
"Подельниками" Ахметкамала Каспранского, которых также обвиняли в "участии в контрреволюционной повстанческой организации", оказались люди, в большинстве своем активно участвовавшие в создании Первой башкирской республики, либо служившие в башкирских воинских частях в 1918-1920 годах. Некоторые из них впоследствии занимали высокие посты в советском Башкортостане. Другие были самыми обычными людьми. Среди них — учитель школы в Учалинском районе, родной брат Заки Валиди Абдулхай Ахметшин, который, по версии следствия, "входил в повстанческий отряд в Учалинском районе".
Все фальсификации следствия НКВД были детально вскрыты лишь во время "хрущевской" реабилитации, в ходе дополнительных проверок по делу, проводимых в 1955-1956 годах работниками республиканской прокуратуры и КГБ при Совмине БАССР.
"Обвинение основано на признании самих обвиняемых. Однако сами обвиняемые вину не признали. К делу приложены протоколы допросов обвиняемых по другим делам, но их показания обвиняемым не предъявлялись и по существу их обвиняемые не допрашивались", — указывалось в сопроводительном письме прокуратуры БАССР при направлении дела для дополнительной проверки в КГБ при Совете министров БАССР в октябре 1955 года.
"Хотя они [проходившие по делу] обвинялись в принадлежности к одной антисоветской организации, однако дела на них в одно производство были объединены неосновательно. В отношении подавляющего большинства обвиняемых на основе имеющихся материалов нельзя прийти к выводу даже о том, что они знали друг друга... По делу не было установлено фактов проведения обвиняемыми совместной антисоветской деятельности", — отмечалось и в заключении по архивно-следственному делу, подготовленном КГБ при Совете министров БАССР в марте 1956 года.
В документе констатировалось, что "по делу и в том периоде времени не было установлено ни одного факта совершения обвиняемыми актов террора, диверсии, шпионажа и т.п." , а обвиняемым "было вменено в вину проведение вредительской деятельности в сельском хозяйстве Башкирии, однако доказательств этому — актов, документов, заключений — в деле не имеется".
"Собранные на обвиняемых материалы в процессе следствия не проверялись и не предъявлялись обвиняемым... им не предъявлялись конкретные обвинения, не проводилось очных ставок, обвиняемые были лишены элементарных прав и возможности опровергнуть имевшиеся на них материалы", — пришёл к выводу составитель документ.
ЗА ПОПЫТКУ САМОУБИЙСТВА — КАРЦЕР
Судя по немногим опубликованным свидетельствам уцелевших узников, в Уфимской тюрьме НКВД, как и в других тюрьмах СССР, нередко применяли пытки с целью добиться признаний от обвиняемых.
"Два года и восемь месяцев я был под следствием... Испытал конвейерные допросы, "игру в мяч"... Меня часто преследовали галлюцинации: будто стена падает, у следователя появляется звериная голова, хвост. Вдруг почему-то приходит сестра с передачей: первое, второе, колбаса... Потом "заходит" кто-то из знакомых, вроде Янаби (башкирский советский писатель Тухват Янаби, расстрелян в 1938 году) (его уже тогда не было в живых). Ты, говорит, подпиши, не мучайся. В общем, почти три года я не знал, что со мной будет...", — вспоминал бывший редактор газеты "Башкортостан" Касым Азнабаев, осужденный Особым совещанием при НКВД СССР на пять лет лагерей.
В деле Ахметкамала Каспранского и его товарищей по несчастью есть рапорт сержанта госбезопасности Шафика Кадырова от 18 октября 1937 года:
"Сего числа 7 часов утра, будучи на допросе, обвиняемый Тухватуллин Шакир, использовав момент, что я сидел и писал постановление о его поведении, он выбежал из комнаты и прыгнул из лестницы. Был отправлен в амбулаторию".
За попытку самоубийства Тухватуллина обвинили в оскорблении следователя и побеге, за что по распоряжению помощника начальника 1 отделения 4 отдела УГБ НКВД БАССР Василия Ципилева он получил десять дней карцера.
После рассекречивания дел 1930-х годов фамилии многих следователей, оперативных сотрудников НКВД, их начальства стали широко известны. Наиболее "отличившихся" участников репрессий еще при жизни Сталина и Берии настигла своя "карма": за "перегибы" и "нарушения социалистической законности" их уволили из НКВД, отдали под суд, а некоторых — расстреляли. Другие пошли под суд или были уволены из органов госбезопасности и внутренних дел во время "оттепели".
"ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ [ПРИГОВОРА] НЕ ОБЪЯВЛЯТЬ. ПОВТОРЯЮ, НЕ ОБЪЯВЛЯТЬ"
К концу ноября 1937 года следствие по делу о "контрреволюционной буржуазно-националистической повстанческой организации в Башкирии", которое велось в ускоренном порядке, было закончено.
26 ноября 1937 года оперуполномоченный 2 отделения 3 отдела УГБ НКВД БАССР сержант госбезопасности Нур Давлетшин "в связи с тем, что дело подлежит рассмотрению на Тройке НКВД", подписывает постановление о "выделении дела в особое производство". Постановление утверждают начальник 2 отделения 3 отдела Федор Максимов и начальник 3 отдела старший лейтенант госбезопасности Леонид Альбицкий.
В обвинительном заключении по делу утверждалось, в частности, что "материалами следствия установлена шпионская террористическая и подрывная деятельность 10 обвиняемых, в том числе Измайлова-Каспранского".
"Измайлов-Каспранский обвиняется в том, что он являлся участником контрреволюционной буржуазной националистической повстанческой организации в Башкирии, проводил подрывную вредительскую деятельность в сельском хозяйстве, т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 58 п.2,7,10 и (пробел) УК РСФСР", — говорилось в заключении. В нем же утверждалось, что повстанческий штаб "с 1933 года на территории Башкирии создал разветвленную сеть повстанческих отрядов". "Вскрыто 62 повстанческих отряда численностью более 3 000 человек, из них арестовано 1 124 человека повстанцев, изъято 894 огнестрельного оружия и 11 пулеметов", — говорилось в документе.
27 ноября 1937 года "Тройка" НКВД БАССР вынесла приговор всем 22 обвиняемым по делу "башкирской повстанческой буржуазно-националистической контрреволюционной организации". Ахметкамала Каспранского и еще 19 человек приговорили к расстрелу с конфискацией личного имущества. Двое обвиняемых — Исмагил Субаев и Али Терегулов — были приговорены к десяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях каждый.
Как следует их хранящегося в архивно-следственном деле акта, приговор в отношении Ахметкамала Каспранского был приведен в исполнение 10 декабря 1937 года.
Место исполнения приговора и захоронения Каспранского, как и других расстрелянных, неизвестно. Возможно, расстрел произошел в подвале Уфимской следственной тюрьмы "под оглушительный рев моторов" , либо на старом Сергиевском кладбище, либо на берегу реки Уфимки — там, где сейчас расположен микрорайон "Зеленая роща", за "Президент-Отелем".
Как следует из архивных документов , осужденным к расстрелу приговор не объявлялся:
"Всем начальникам УНКВД
МЕМОРАНДУМ №424 в дополнение оперприказа №00447
Приговора троек объявлять осужденным только второй категории. Первой категории не объявлять. Повторяю, не объявлять.
Фриновский" (замнаркома НКВД СССР в 1936-1938 гг, расстрелян в 1940 г., не реабилитирован).
По данным уфимских историков, одним из основных мест расстрелов в 1930-е годы было всё же Сергиевское кладбище. В центре находится овраг, возле которого в советское время приводились в исполнение смертные приговоры, и здесь же проводились захоронения расстрелянных. Тут же хоронили заключенных, умерших в уфимских тюрьмах. Массовые расстрелы совершались здесь во времена сталинских репрессий, из-за чего кладбище прозвали "Уфимским Бутово". Точное число всех захороненных до сих пор неизвестно; по некоторым данным, в овраге в центральной части кладбища захоронены около 1 000 человек.
"… Видел, как привезли заключенных: руки за спиной и связаны проволокой. Одетые, даже в ботинках. Потом я стал видеть их часто, некоторые были в головных уборах. А охранники их даже не закапывали: бросят в могилу вниз лицом, немножко забросают землей, а отец утром шел и закапывал. Потом стал и меня для этого брать с собой. Закапывали мы ровно, никакого холмика не делали. Захоронение никак не обозначали. До сорок восьмого года эти могилы вообще никак не регистрировали, после уже номер стали ставить, А тогда НКВдешники старались места выбирать подальше. Были заинтересованы почему-то в том, чтобы никто не слышал выстрелов и не видел свежезакопанных могил. Потом стесняться перестали. Понравилась им одна низина. Земля хорошая, далеко от людских глаз, там-то и лежит основное количество расстрелянных....", — вспоминал в 1989 году уфимец Сергей Григорьев, сын могильщика и коменданта кладбища в 1930-х годах.
Ахметкамал Каспранский и его товарищи по несчастью были реабилитированы постановлением президиума Верховного суда Башкирской АССР 30 июня 1956 года. Но еще несколько десятков лет их родные не знали, как и где они погибли. Узнать об этом им удалось лишь в конце 1980-х — начале 1990-х годов.
Вот характерное для тех лет извещение из министерства безопасности Республики Башкортостан, направленное в отдел ЗАГС Караидельского района республики:
"Просим исправить в записи акта о смерти Тувальбаева Гарифа Сахеевича дату смерти с "10 мая 1945 года" на "7 декабря 1937 года", причину смерти с "воспаления легких" на "расстрел по необоснованному обвинению".
"До 1988 г. нас водили за нос, что он отослан в дальние лагеря без права переписки, что было ложью. И даже в 1956-1957 гг. выдали через ЗАГС г. Уфы свидетельство о смерти: будто он умер от пневмонии в 1942 г. 16 апреля. Только в последние годы стало известно, что он расстрелян" (из воспоминаний Махмуда Каспранского, младшего брата Ахметкамала Каспранского).
"ОДНОСЕЛЬЧАНЕ НАЗЫВАЛИ НАС "КАТОРЖНИКАМИ"
В тот самый день, 27 ноября 1937 года, когда "Тройка" НКВД БАССР вынесла приговор Ахметкамалу Каспранскому, в Кушнаренковском районе арестовали одного из его младших братьев — Ахмета Каспранского, который также оказался "участником контрреволюционной повстанческой организации".
27 же ноября первый секретарь Башкирского обкома ВКП(б) Александр Заликин отправил докладную записку на имя Сталина, Жданова, Андреева, Шкирятова, Маленкова и Молотова о ходе разоблачения "врагов народа" в Башкортостане. Заликин сообщает, что "разоблачено, исключено из партии, а органами НКВД арестовано еще 248 человек" из партийного, советского и хозяйственного руководящего актива. В записке также говорится, что "исключены из партии и сняты с работы 33 директора МТС и 25 заведующих райземотделами, арестованы и отданы под суд 15 ветеринарных врачей, 25 старших агрономов МТС и райземотделов".
Еще 3 августа 1937 года, перед самым началом реализации оперативного приказа НКВД СССР №00447, Сталин отправил местным партийным органам шифрограмму, в которой обязал их "организовать в каждой области по районам 2-3 открытых показательных процесса над врагами народа — вредителями сельского хозяйства, пробравшимися в районные партийные, советские и земельные органы (работники МТС и райЗО, предРИКи, секретари РК и т.п.), широко осветив ход судебных процессов в местной печати".
В районах Башкортостана развернулись массовые аресты "участников вскрытых контрреволюционных повстанческих организаций". О доказательствах вины органы, как правило, не заботились, в массовом порядке фальсифицируя материалы дел.
Так, например, в Зилаирском районе начальник райотдела милиции Беляев "арестовал и привлек к уголовной ответственности как участников контрреволюционной повстанческой организации 306 человек, из которых 130 человек были осуждены "тройкой" НКВД к высшей мере наказания": "Несуществующей повстанческой организации в обвинительном заключении приписали 156 винтовок вместо трех фактически изъятых, боевых патронов к винтовкам — 379, а фактически не было изъято ни одного, револьверов — 25 вместо одного нагана, изъятого при аресте участкового инспектора".
Позднее выяснилось, что материалы дела были сфальсифицированы; всех осужденных реабилитировали.
В ноябре 1937 года Кушнаренковское райотделение НКВД БАССР отрапортовало, что в районе "вскрыта и ликвидирована контрреволюционная повстанческая организация из числа бывших активных участников банды "Черного орла" ("Восстание "Черного орла" или "Вилочное восстание" — крестьянское восстание против подразверстки в феврале-марте 1920 года на территории Белебеевского, Бирского, Мензелинского и частично Уфимского уездов Уфимской губернии, а также смежных с ней уездов Казанской и Самарской губерний —"Idel.Реалии") кулаков".
"Основные задачи" этой организации следователи НКВД формулировали следующим образом: "свержение советской власти путем вооруженного восстания на случай войны; совершение терактов над работниками сельского актива; проведение подрывной и вредительской деятельности в колхозах; тормоза (так в документе — "Idel.Реалии") в проведении всех хозяйственных и политических мероприятий в деревне, в частности срыв подготовительной работы по выборам в Верховный Совет СССР; развертывание активной контрреволюционной пропаганды среди населения с целью обработки в контрреволюционном направлении и вовлечения в контрреволюционную деятельность".
В создании организации обвинили жителя деревни Бейкеево, "кулака" Гумера Каримова. В справке по делу, составленной Кушнаренковским райотделением НКВД, было указано, что Каримов — "бывший офицер царской армии", "в годы революции был волостным старшиной, помогал белогвардейским карательным отрядам в поимке красных партизан и совработников".
Вместе с Гумером Каримовым по этому делу в Кушнаренковском районе в конце ноября-начале декабря были арестованы еще восемь человек, в том числе младший брат Ахметкамала Каспранского, счетовод колхоза "Чагул" в деревне Бейкеево Ахмет Каспранский. Как было указано в той же справке райотделения НКВД, Каспранский, "будучи сыном муллы, является социально-чуждым и враждебно настроенным к соввласти, имея связь с буржуазным националистом родственником Каспранским Измайловым, систематически ведет антисоветскую деятельность".
Обложка дела Ахмета Каспранского и его односельчан
27 ноября 1937 года Ахмет Каспранский был арестован и вместе с другими обвиняемыми помещен в Бирскую тюрьму.
— В тот злополучный день, когда отца вызвали в правление колхоза, что находилось в деревне Бейкеево Кушнаренковского района, он был сильно простужен. Мы его ждали весь день, не спали ночью, мама тайком от нас плакала. Ждали мы его всю жизнь, он не вернулся... — вспоминала одна из дочерей Ахмета Каспранского, Наиля Каспранская.
На допросе, который 30 ноября провел сотрудник райотделения НКВД Орлов, Каспранского обвинили в срыве "совместно с другими кулаками" весеннего сева 1937 года "путем недосева", в выступлениях "против госзайма" и в попытках "развалить колхоз". При этом из доказательств в деле имеется лишь протокол очной ставки Ахмета Каспранского с его односельчанином, неким Зинуровым, который подтвердил следствию, что обвиняемый "поддерживал связь с кулацкой частью деревни", "вел беседы контрреволюционного характера среди колхозников, обрабатывая последних в антиколхозном направлении, призывая к организованному невыходу на работу". Сам Каспранский, равно как и его товарищи по несчастью, никаких обвинений не признал. Никаких вещественных доказательств по делу следствие также не привело.
В обвинительном заключении по делу, подписанном уполномоченным райотделения НКВД сержантом госбезопасности Семеном Устиновым и начальником райотделения лейтенантом госбезопасности Михаилом Секретовым, Ахмету Каспранскому были инкриминированы п. 10 ("Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений") и п.11 ("Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе ["Преступления государственные"] преступлений) ст. 58 УК РСФСР.
9 декабря 1937 года "Тройка" НКВД Башкирской АССР постановила расстрелять двоих обвиняемых по делу — Гумера Каримова и Абдуллу Мустафина (они были расстреляны 5 марта 1938 года). Остальных, в том числе Ахмета Каспранского, приговорили к заключению в исправительных трудовых лагерях сроком на десять лет. Каспранский, по воспоминаниям его родственников, был этапирован в лагерь, находившийся близ города Углич в Ярославской области (по всей видимости, Волголаг).
— Более пятидесяти лет я мучилась неизвестностью о нем [отце], — вспоминала Наиля Каспранская. — Осенью 1994 года подала заявление в Министерство безопасности [Республики Башкортостан] с просьбой о том, чтобы мне разрешили ознакомиться с делом моего отца. Согласие было получено. С большим волнением я перелистывала пожелтевшие страницы дела, заведенного на ни в чем не повинного человека. Отец писал в разные инстанции, пытался доказать, что произошла ошибка, что он ни в чем не виновен. Одно из таких заявлений написано на имя Михаила Калинина. Увы, но просто был сделан вывод: "Виновным себя не признал".
В своих воспоминаниях о детстве без отца Наиля Каспранская описала все тяготы и унижения, которые обрушились на семью осужденного "контрреволюционера":
— Как только забрали отца, наша жизнь резко изменилась. Исчез со стола хлеб в достаточном количестве, прервались наши беззаботные игры. Все основные работы по хозяйству легли на наши детские плечи. Мать день и ночь работала, оставляя нас одних. Самому старшему брату было тогда всего восемь лет. Но другого выхода у нее не было. Ее заставляли работать как жену заключенного человека. Трудилась она в колхозе, получая за это трудодни, которые не всегда оплачивались, а во время войны не оплачивались совсем. Жили бедно. Очень тяжело было нашей маме прокормить, одеть и выучить всех детей. Летом мы питались травами, а зимой — картошкой, выращенной на своем огороде. Старший брат с десяти лет плел лапти, мы их носили сами и продавали. На вырученные деньги мама покупала в Уфе плотные, серые, застиранные списанные простыни, и из них шила себе и всем нам одежду. Односельчане называли нас "каторжниками". Было обидно до слез, но мы молчали. Этому учила нас жизнь в те годы.
В других воспоминаниях Каспранская с горечью поведала о том, что ее младший брат, Фаниль, родившийся через месяц после ареста отца, "постоянно кричал от голода и, не дожив до года, умер". А самую старшую сестру, Мунию, "в пятнадцать лет колхоз принудительно как дочь каторжника отправил на лесозаготовки":
— Изношенная телогрейка, лапти, платье из старой простыни — вот и вся одежда. Через полгода ее [Мунию] привезли с воспалением легких... Не успела девушка окрепнуть, как ее опять отправили на лесоповал. Она снова заболела, но отпустили ее, лишь когда она уже не могла стоять. Так продолжалось до 1951 года, тогда ее отправили с односельчанкой Рабигой в Нуримановский район на лесозаготовки. По словам Рабиги, жили они в холодной общаге, деревья пилили двухметровой пилой. Работали быстро, пока хватало сил, чтобы не замерзнуть. Ведь одежда у всех была ветхая. Особенно мерзли ноги в лаптях, которые снашивались за несколько дней. Спали на мерзлом полу на соломе, накрывшись телогрейками. Весной 1952 года Мунию привезли в Уфу с диагнозом "туберкулез легких и кишечника". Через полтора месяца ее не стало. Девушке едва исполнился 21 год. Все, что от нее осталось, — несколько писем с песнями собственного сочинения...
До 1942 года, по словам Наили Каспранской, отец еще писал письма из лагеря:
— Писал на грязных клочках бумаги. На этих бумажных обрывках он рисовал каждого из нас такими, как мы представлялись ему в тот момент. Учились мы в основном только на "отлично" и писали об этом отцу. Он радовался этому и гордился нами. В своих письмах он писал, что они там сильно голодают, просил прислать ему немного муки. Мама изо всех сил старалась выполнить его просьбу, несмотря на то, что все мы тоже были голодные. Однако эти продукты до него не доходили. А в 1942 году он написал нам, что сильно заболел. И вскоре мы получили конверт с чужим почерком, где сообщалось, что наш отец умер.
Последнее письмо Каспранского из лагеря.
Как рассказывала Наиля Каспранская, в ответ на ее запрос в 1990 году в управление внутренних дел по Ярославской области ей прислали следующую бумагу:
"Ваш отец, Каспранский А.А., 1904 года рождения, был осужден внесудебными органами БАССР 9 декабря 1937 года за якобы контрреволюционную агитацию на 10 лет. 23 ноября 1942 года умер от пеллагры в лечебном заведении мест заключения города Углича. Установить место погребения, к сожалению, не представляется возможным".
— Я побывала в Угличе специально, чтобы собственными глазами увидеть те места, где последние годы жизни провел мой отец. Слезы душили меня, земля горела под ногами. Пожилые люди в Угличе рассказывали мне о том, в каких тяжелых условиях жили и работали осужденные, и о том, как они строили ГЭС, копали каналы к шлюзам, делали насыпную дамбу, в каких антисанитарных условиях жили... Некоторые из них, не выдерживая, заболевали и умирали в первый же месяц пребывания. Хоронили их в общей огромной яме, закапывая ее, когда она наполнялась, и в середину могилы ставили железные штыри. Я как одержимая отыскивала эти штыри и подолгу стояла возле каждого из них. Мне казалось, что я стою рядом с моим бедным, любимым, без вины пострадавшим отцом. Горько сжималось сердце, мне было не понятно, за что погубили столько людей..., — завершила свои воспоминания об отце Наиля Каспранская.
Ахмет Каспранский был реабилитирован 30 июля 1965 года. Его фотографии в семейном архиве Каспранских не сохранились.
* * *
Из письма Махмуда Каспранского (младшего брата Ахметкамала Каспранского) — сыну Ахметкамала, Булату, 1989 год:
"… Я должен тебе сказать, что твой папа на фото и в действительности выглядит волевым, сильным человеком. Я горжусь им безмерно. Я его очень и очень любил, и он отвечал мне тем же. Жаль, что он безвинно пострадал в период культа. Со дня его гибели уже сорок два года. Я его вспоминаю ежедневно, почти ежечасно. Он стоит передо мной, как живой, как маяк..."
Ахметкамал Каспранский (стоит) с отцом (слева), 1909 год.
Артур Асафьев, внучатый племянник Ахметкамала и Ахмета Каспранских
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.