Вечером 30 октября в Казани почтили память жертв политических репрессий. Хотя формально памятник в укромном уголке Ленинского садика посвящен пострадавшим в годы сталинских чистках, люди не меньше говорили о жертвах сегодняшних.
Чиновники Казани и Татарстана о маленькой стеле с надписью "Прости" вспоминать, судя по всему, не очень любят. В семь вечера, 30 октября, пятачок вокруг памятника утопал бы в кромешной тьме — если б не несколько свечек и лампадок на гранитной плите. Пришедшим сюда к семи раздают цветы — красные гвоздики. Такими же гвоздиками памятник к этому моменту уже обложен со всех сторон.
День памяти жертв политических репрессий в Казани
Людей — человек сорок.
Почему из года в год сюда приходят одни и те же люди, спрашиваю я у Руслана Зинатуллина, председателя реготделения "Яблока" в Татарстане, значит ли это, что широкую общественность память о репрессиях не заботит?
Здесь сегодня и много новых лиц, возражает Руслан, раньше из года в год приходили 10-20 человек. Плюс ко всему в этом году кто-то даже успел опередить "Яблоко".
— Когда мы пришли сюда, то увидели, что лежит уже очень много цветов, — говорит Зинатуллин. — Такое количество цветов я вижу здесь впервые.
Хотя, вспоминает он, был еще один год, когда случился подобный всплеск — 2015-й, после убийства Бориса Немцова...
— Так что нельзя сказать, что это никому не нужно, — подытоживает председатель "Яблока". — Но люди сегодня еще и боятся. Боятся выражать, боятся светиться... Кто-то из-за работы, кто-то боится, что в отношении них репрессии будут. И очень важно, чтобы люди не боялись, чтобы об этом говорили громко. Молчание — лучший повод для продолжения политических репрессий.
Масштабы сталинских и нынешних репрессий, конечно, несравнимы, добавляет еще одна участница вечерней церемонии, Светлана:
— Сейчас людей сажают, слава богу, не расстреливают — но начинается всё с малого. Если мы допустим аресты невиновных людей, кто знает, что будет завтра?
Она вспоминает "дядю Юру" — человека без фамилии, без фото, без могилы. Просто воспоминание из рассказов её деда, которому тот приходился дядей. Дядю Юру просто забрали в годы чисток — и больше о нём семье ничего узнать не удалось.
Такие рассказы о бесследно исчезнувших, вычеркнутых из жизни людях есть у многих пришедших.
Черный воронок приезжал чуть ли не каждую ночь
— С раннего детства я помню рассказ своей бабушки, — рассказывает Элина Левина. — Они тогда жили в Киеве, в большом доме, в коммуналке. Каждое утро они все собирались перед завтраком на кухне и смотрели, кого из соседей нет, кого забрали. Говорят, черный воронок приезжал чуть ли не каждую ночь... В большой самый обычный дом, где жили самые разные люди...
— У меня уже было два обыска. Один — у моего отца, другой уже у меня, в моей семье. Это давление, стресс, — говорит Азат Габдульвалеев, замкоординатора Ассоциации наблюдателей Татарстана, обыски у которого, как уже сообщали "Idel.Реалии", связаны, вероятнее всего, с "делом ФБК". — То же самое прошла Эльвира Дмитриева. Можно ли её назвать жертвой политических репрессий? Я считаю, что конечно же можно. Она не была фигурантом какого-то уголовного дела, но безусловно подвергалась преследованиям. И в конце-концов... Я думаю, что это её подкосило. Подкосило её силы. Она бы ещё, может, поборолась, она бы ещё, может, пожила бы какое-то время...
Свою собственную ситуацию Габдульвалеев описывает даже с долей юмора: давным-давно читал такое в рассказах о дореволюционных похождениях вождей пролетариата — вездесущие агенты царской охранки, жандармы, как следствие, чернильницы из мякиша, прочая конспирация — а теперь себя, вот, ощущает героем похожего жанра. Хотя ничего противозаконного не добивается — даже совсем наоборот! Пытается сделать выборы прозрачными, но...
Хотя официально по делу Азат проходит свидетелем, его сбербанковская карта теперь заблокирована решением Басманного суда. На эту карту замкоординатора Ассоциации наблюдателей Татарстана собирал пожертвования для изучения видеозаписей с выборов.
— Я занимаюсь исследованием видеозаписей с избирательных участков. Видеозаписи следует просматривать, обрабатывать, где-то хранить — это затратно, — объясняет Габдульвалеев.
Все необходимые инструменты массовых репрессий уже существуют, убежден общественник, и могут быть применены — "в любой момент, в любом масштабе":
— Уже есть законы, послушные судьи, прецеденты, когда людей закрывают по смехотворным поводам. Даже — за активность в интернете.
— Репрессии — это когда не можешь свободно выражать свои мысли, зная, что за это тебя могут посадить, — даёт своё определение ещё одна участница акции памяти.
Репрессии — это ещё и неизбежное средневековье. Габдульвалеев рассказывает о поразившем его документе сталинской эпохи. Это постановление следователя, едва ли окончившего пять классов, об уничтожении трудов академика Вавилова. Представитель репрессивного аппарата счел, что они не имеют практической ценности.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
