Война может начаться, но не заканчивается никогда. Как минимум для тех, кто переживает ее с оружием в руках. За последние 40 лет Россия прошла уже через несколько войн — Советско-афганскую, Первую и Вторую российско-чеченскую, Российско-грузинскую — и теперь проходит через Российско-украинскую. Война забирает у солдат не только жизни, но и спокойствие, рассудок, семью и здоровье. У каждого — в разной степени. О войнах внутри человека, которые никогда не заканчиваются, — в трех зарисовках "Idel.Реалии".
Попутчик
Казань, летний вечер. Остатки дневного света прячутся за горизонт. Слабый свет, идущий от недавно зажженных фонарей, пятнами падает на железнодорожную платформу. Люди ждут электричку: тут и шумные компании, и одинокие пассажиры, которые не отрывают взгляд от телефона.
Мужчина в черной грязной одежде с трудом поднимается на платформу — лестница состоит из шести невысоких ступеней; подняться по ней — не проблема для здорового человека. Но этот мужчина воевал на двух Российско-чеченских войнах, получил контузию и лишился возможности ходить, как все. Теперь у него костыли, непрерывная ноющая боль в ногах, умерший на войне родной брат и выплата три с лишним тысячи рублей в месяц как ветерану боевых действий.
— Простите уж, пожалуйста, я просто воевавший… Ноги болят сегодня особенно сильно, двигаться больно, — еле слышно произносит мужчина, обращаясь к девушке, помогающей ему подняться. В руках он держит банку недорогого энергетика и белую пачку сигарет. Его смуглую кожу, несмотря на жару, облегает плотная одежда — брюки и кофта на замке.
Двери электрички закрываются. Мужчина садится около окна, но быстро вскакивает. Лицо сморщивается от боли. Дыхание становится шумным и частым. Подхожу к нему, предлагаю валидол — единственное лекарство, завалявшееся в рюкзаке. Мужчина отказывается. Хрипло прокашлявшись, он заводит разговор: "Контузию мне в начале нулевых лечили бесплатно в госпитале — вроде и хорошо, что вообще лечили, а ноги-то болят. До сих пор. Обезболивающие не помогают, на наркотики садиться не хочу. Так и болят".
Мужчина представляется Федором. Он опускает глаза вниз и спрашивает мое имя. Называю, а он протягивает мне свою жилистую руку с дряблой кожей и фиолетовыми шрамами на ладони. Он говорит свободно, с легкостью складывая слова в предложения. Не запинается. Из-за уверенного тона кажется, что он давно уже обдумал то, что хочет рассказать. Наш короткий диалог превращается в монолог:
— Русская армия — самая сильная, но не самая умная. Воевать умеют, а жить после этого как? Синдром? Нет, это неправда… Да какой синдром? Синдромы придумывают маркетологи и политики, цель у них одна — как на этом деньжат срубить… Хотя явление это всех коснулось: кого-то больше, кого-то меньше. Просто у каждого прошедшего через огонь любой войны свое восприятие того, что с ним там произошло, и своя реакция на те события... И никакими реабилитациями и пилюлями не поможешь. Просто человеку нужно отвлекаться от прошлого, работать, создавать семью. Пытаются во всем обвинить войну, а не война в этом виновата и не те, кто туда посылал, а сам ход жизни… Или мало тех, кто и рядом с войной не стоял, а спились...
Скажу так — в современном мире дебилов и неврастеников больше, чем среди тех, кто прошёл войну. Нам каждому приходится жить с тем, что есть — и каждый сам для себя решает, держать себя в рамках или пуститься во все тяжкие. Ну и, естественно, в зависимости от выбранного нести ответственность за свой выбор.
Я в том году пробовал обратиться к врачу, но не к обычному, а к неврологу платному. Цены! Цены это да… Беда с ценами. Не хватает мне на лечение, живу так. А так хотелось бы по-другому. А вот мои два родных деда… Один всю войну в противотанковой артиллерии прошел, с первого до последнего дня, батя родной и Кубу, и Египет, и ещё много чего... И не спились, и детей воспитали, и внуков, и страну восстановили.... Да и я маленько повоевал и не спился... Все от человека зависит, а не от синдрома... Синдром — ширма, за которую слабаки хотят спрятаться. И ничего больше…
А что жизнь? У жизни ведь есть ценность — я вот сегодня весь день работал и возвращаюсь домой счастливым. Потому что жив, хоть и ноги болят. Чем ближе к смерти, тем меньше ее боишься. Но жизнь надо ценить. Потому что какие бы мысли ни ходили, под обстрелом все равно жить хочешь. Я дочь вспоминал. Ради нее хотел жить.
Ой, а когда мой родной брат умер, мне нужна была война? Или когда меня контузило, и я как овощ лежал в госпитале, мне нужна была война? Когда ежедневно молился, чтобы не пристрелили? Или когда домой вернулся — и оказалось, что я никому не нужен, и надеялся, что меня машиной собьет? Война никому была не нужна, кроме тех, кому заняться нечем и у кого денег много, — произносит мужчина.
Он делает паузу и смотрит в окно. Электричка мчит к следующей остановке, листва берез и сосен смешивается в рябь всех оттенков зеленого.
— Вы уж извините, что я так вам сразу… Просто кому я еще бы это рассказал? Меня уже давно не хотят слушать… Сейчас я дочке позвоню, попрошу встретить с электрички, а то мне идти шесть километров…
Он звонит ей, но она не отвечает. Звонит снова. Наконец, она берет трубку — не встретит.
Оставшиеся три остановки мужчина ехал молча.
Духи
Проливной дождь. Люди из разных уголков одной из деревень в Татарстане собираются под крышей местного дома культуры. От запаха тяжелых духов, которые использовал, по ощущениям, каждый пришедший, становится дурно. Скоро начнется концерт музыкальной школы — на него пришли родственники и друзья учеников.
В сторону ДК движется мужчина на инвалидной коляске. Он потерял ноги на афганской войне, куда пошел двадцатилетним юношей. На мужчине широкие брюки, окрашенные в цвет военной формы, и белая в синюю полоску тельняшка. Мужчину зовут Фирдус, он часто моргает и щурится; колеса передвигает медленно, поджимая губы. Его вид напоминает уставшего медведя — большое, мускулистое тело и небольшой кусочек физических сил, взятых у организма в долг.
"Смотрите, опять едет", "Да, не живется спокойно человеку", — слышится из толпы. Женщина в красной куртке и с ярко накрашенными губами отворачивает ребенка от мужчины и громко говорит: "Этот дядя плохой, не надо на него смотреть".
"Плохой дядя" останавливается в десяти метрах от собравшихся на концерт и тихо произносит: "Не будет сигаретки?" Протягиваю две.
— Спасибо, дай бог вам здоровья, — говорит мужчина приподнятым голосом. — И всей семье вашей, спасибо большое, спасибо.
"Плохим" мужчину считают из-за его любви к водке. Его отношения с ней развивались стремительно. Любой подросток диагностировал бы в них абьюз — эта любовь как игра в одни ворота. Мужчина тратил на нее все деньги и выделял время при любых обстоятельствах. Из-за нее он потерял близких друзей, не смог завести семью и потерял уважение в родной деревне. Водка забрала все, включая физическое здоровье и лучшие годы жизни.
Непонятные звуки, которые мужчина слышит даже в тихую погоду, не прекращаются с того момента, как он вернулся домой с войны. Этот принудительный саундтрек к жизни раздражает, но на лечение от него у мужчины нет денег.
— Я когда много пью, начинаю слышать духов. Они приходят ко мне и просят их освободить. Я слышу их хорошо. Я вижу их хорошо. Кроме меня их никто не видит и не слышит, — говорит мужчина, с трудом поджигая сигарету.
Дождь становится сильнее и перебивает огонь от зажигалки.
— То, что я агрессивный — так это давно было. Да мне самому стыдно, но понимаете, что я не контролирую себя? Я слышу духов, иногда они говорят страшные вещи, вот раньше говорили страшные вещи, сейчас страшного ничего не говорят, да и пью я меньше сейчас — денег почти нет. За ветерана мне дают три тысячи с копейками, плюс по инвалидности. Работать я не могу. Живу, как попало, — рассуждает Фирдус.
Вторая сигарета превращается в бычок. Отдаю мужчине свою пачку.
— Спасибо, спасибо огромное, спасибо… Я уже неделю не курил, жду, когда пенсию дадут — куплю себе пачку, там в ларек привезли вкусные такие, новые, с вишней… Дорогие, правда… Я когда обычные курю, мне плохо. Я на войне какую-то херню курил, что давали уж. Сейчас уже не могу крепкие курить, какие там курил, уже не то, уже воспоминания накатывают, спасибо тебе большое, и сигареты у тебя вкусные, — тихо говорит мужчина.
— За что я на войне не умер? Там такая ********** [бойня] была, мне повезло чисто, понимаешь? И в рукопашку бились, и воды не было, и лечения нормального почти не было, жара такая. Мне командир однажды задание дал — ******* [ехать] на танке прямо по афганской деревне: сколько я там людей задавил, мне страшно думать. Смотрю на колеса — там волосы, крови ***** [много] и, кажется, кожа; я надеюсь, что не кожа это, но, скорее всего, именно она… Меня запойным алкашом считают, это правда. Как мне не пить, если только под градусом могу это не помнить? — мужчина переводит взгляд с земли на меня и смотрит в глаза, ожидая ответа. Молчу — ответить нечего.
Дождь не заканчивается. Люди сидят и смотрят уже пятый номер концертной программы. Мужчина докуривает шестую сигарету подряд. В конце концов он разворачивает колеса в противоположную сторону и движется в сторону небольшого частного магазина. Он то и дело останавливается, чтобы подсчитать монеты в кошельке.
Крылья
Николай едет в город из села почти каждый день — просить милостыню у входа в одну из станций казанского метрополитена. У него нет ног, работы и семьи, но есть боевой опыт во второй Российско-чеченской войне и статус ветерана боевых действий.
Мужчина одет в старую потертую военную форму светлого и темного оттенков зеленого. Упирается туловищем в стену и, опустив голову, тянет стаканчик для кофе с логотипом местной булочной.
Практически все люди проходят мимо, не обращая никакого внимания. Иногда смотрят на Николая как на мошенника. Бывает, опускают глаза и делают вид, что не замечают его. Любимый тип прохожих у мужчины — те, кто копаются в карманах сумки в поисках мелочи и высыпают в стаканчик все, что удалось найти. По наблюдениям Николая, чаще всего деньги дают подростки с цветными волосами и женщины с детьми.
В часы пик толпа часто задевает его, случайно толкая. Или громко обвиняет его в мошенничестве, просят ответить, куда мужчина спрятал ноги. Но он привык.
Николай не может передвигаться самостоятельно, поэтому до метро его довозит сослуживец. Он оставляет его там на пять-шесть часов, а после забирает домой. Выбора у Николая нет — он сидит почти весь день, смотрит на прохожих, говорит спасибо всем подавшим деньги. У него нет возможности посетить уборную или поесть.
— Вы, наверное, про ноги хотите спросить. Так вот. Мне обещали в госпитале, что если ноги не восстановим, то вырастут крылья… Не выросли, — говорит мужчина. — Про войну не спрашивайте, ладно?
Официально она называлась "операция по восстановлению конституционного порядка в Чечне". За несколько лет до этого — в июле 1991 года — Чеченская республика Ичкерия объявила о независимости от России. Последней это не понравилось. Война закончилась 31 августа 1996 года победой Чеченской республики Ичкерия и унесла жизни огромного количества людей — военных и мирных жителей. Официальные потери России — 5 732 человека.
Комитет солдатских матерей заявлял о 14 000 погибших и пропавших без вести. Чеченская республика Ичкерия заявляла, что понесла потери примерно в 3 000 погибших военных. Россия уверяла, что убила "17 391 сепаратиста". "Мемориал" заявлял о 2 700 погибших чеченских военных. Гражданские потери до конца не известны. Называется цифра от 30 до 120 тысяч человек.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
