Александра Юманова — один из лидеров протеста вкладчиков Татфондбанка и Интехбанка — финансовых организаций "лопнувших" в декабре 2016 года. Она, как и несколько сотен других пострадавших, несколько лет добивается возвращения потерянных средств. Летом прошлого года она исчезла: перестала участвовать в мероприятиях, ходить на суды и взаимодействовать с другими вкладчиками. Весной она появилась и снова взялась за работу. В интервью "Idel.Реалии" она рассказала о причинах ухода, расколе вкладчиков и своем мнении об участии республиканских властей в крахе банков в Татарстане.
О ВОЗВРАЩЕНИИ
— Тебя очень давно не было. Где ты была?
— Да, меня не было около полугода. Это было связано с моей работой, с работой мужа. Нужно было уехать. Но с января этого года я уже здесь. И мы потихоньку продолжаем заниматься этой работой [с ТФБ]. Работой в комитете кредиторов я занималась и во время отъезда, дистанционно ее можно было делать.
— В тот момент, когда ты пропала, тебе в укор ставили то, что ты никому ничего не объяснила и просто исчезла. Почему так случилось? Судя по тому, что происходило в чате вкладчиков в Telegram, когда ты пропала и когда ты вернулась, было очень много споров о том, могла ли ты просто взять и уйти?
— Активисты из узкой группы знали, что меня нет, и мы были всегда на связи. Те, кто в кругу пошире, и кто поддерживал — поняли меня, но практически все знали, что я не пропала и не бросила. Просто меня сейчас нет. Но я не ушла и не сказала: "я передумала этим заниматься" или что "я ухожу в стан врага", например. А те несколько человек, которые особо сильно возмущались, они считают, что я, наверно, должна была им сделать что-то сверхчеловеческое. Не знаю, почему они решили.
— Ты исчезла, потом вернулась. Ты не думала, что появится большое количество людей, которые посчитают, что ты поступила плохо, и не будут с тобой взаимодействовать?
Я могла бы еще тогда все бросить, сказать: "Фонд открыли, все, моя миссия выполнена"
— Ведь это неважно. Что значит я поступила плохо? Я понимаю, если бы я взяла у них деньги, обязалась бы им что-то сделать — не сделала, деньги забрала, пропала и тут вдруг появилась. Я ничего плохого не сделала. Мне непонятно, почему люди возложили на меня эту "обязанность", сделать что-то такое, чтобы им деньги вернули. "Ты же Юманова. Ты же представляешь нас". Ну, наверное, представляю… Для меня самой мой поступок очевидно правильный, потому что я не обязана была ни перед кем отчитываться. Но то, что в комитете у меня были обязанности, я их соблюдала. А других обязанностей у меня не было.
— Есть еще мнение, что тебе выплатили деньги, потерянные после отзыва лицензии в банке, и поэтому ты исчезла.
— Это мнение было с самого начала, но преподносилось так: "у Юмановой сумма маленькая, вот она получит свои триста тысяч и обязательно пропадет".
— А ты в итоге получила деньги?
— Да. Через фонд я деньги получила. Где-то летом [прошлого года]. А о том, что я получу деньги, стало понятно, когда фонд открылся. Я могла бы еще тогда все бросить, сказать: "Фонд открыли, все, моя миссия выполнена".
— Какое количество юридических лиц получили эти 300 тысяч? 300 тысяч — это был потолок?
— Нет, до 500. Раньше был потолок до 300 тысяч, потом увеличили до 500. Сейчас всем по 500 тысяч выдают. То есть независимо, миллион ли у тебя был или 501 тысяча — тебе выдадут 500 тысяч. Количество вкладчиков, которые получили деньги, можно посмотреть на сайте фонда.
О ЮРЛИЦАХ И ФОНДЕ
— Как ты оцениваешь то, что появился фонд и вот такая вот политика выплаты? Это же беспрецедентный случай в России, когда власти вообще пошли на такое.
— Это круто. Кто-то может говорить, что это полумеры и неправильно расплачиваться с маленькой категорией пострадавших деньгами, которые принадлежат всем гражданам. Да, глобально это может быть не верно, но с точки зрения справедливости — правильно. Например, вот есть погорельцы или дети-сироты, и государство помогает им за счет государственных денег. И сейчас нам помогают.
Другой вопрос — что деньги, которые украли, никто не ищет. А деньги, которые принадлежат всем, раздают пострадавшим. И люди справедливо возмущаются — те, кто не пострадал от действий Роберта Мусина и компании. Они бы не возмущались, если бы им сказали: "Да, мы сейчас эти деньги ищем, мы их найдем и вернем, например, в фонд, и фонд продолжит свою миссию и распространит деньги на другие категории людей.
— Это по-другому же работает. Пытаются взыскать с Мусина через банкротное дело и тем самым пополнить реестр. Формально, он должен наполниться так.
— Да, а на самом деле ничего не пополняется.
— В любом случае какие-то действия предпринимаются. Даже конкурсный управляющий самого Мусина довольно активно выступает на стороне пострадавших.
Мы поняли, что наши деньги не пропали, не сгорели, нас просто ограбили
— Честно говоря, не очень слежу за этим банкротным делом, потому что это ничего кредиторам не даст. То, что у него там нашли, типа на 10 млрд рублей — это еще надо продать.
— Ты не следишь, потому что просто не интересно или потому, что не считаешь, что может вернуться?
— Не слежу, во-первых, потому что в этих хитросплетениях сложно разобраться — что они там делят: квартиры, участки, женятся, разводятся, подписывают и теряют брачные договора. А во-вторых, я понимаю, что это делается не для того, чтобы помочь вернуть деньги вкладчикам или даже сохранить их, мусинские деньги, нет. Мне кажется, большинство действий направлено на то, чтобы просто отвлечь внимание вкладчиков.
ОБ УГОЛОВНОМ ДЕЛЕ, РОБЕРТЕ МУСИНЕ И РЕСПУБЛИКАНСКОЙ ВЛАСТЕ
— Мусин — единственный, кто находится сейчас под следствием. Почему так? Намерены ли вы добиваться возбуждения дел на других подозреваемых?
— Когда ввели временную администрацию и отзывали лицензии, может быть еще у кого-то были сомнения о том, что же случилось с банком. Когда лицензию отозвали, мы увидели в арбитражном деле отчет временного управляющего о причинах банкротства. Он там черным по белому написано: "Причина банкротства и полный перечень выданных кредитов, которые не обслуживались, которые продлевались годами, на сумму 70 млрд рублей". И мы поняли, что наши деньги не пропали, не сгорели, нас просто ограбили.
Все же понимают, что 70 млрд рублей своровали за несколько лет и это финансовое ОПГ. Все ведь за всеми наблюдают и контролируют. Даже если это частный банк, не говоря уже о том, что о наполовину государственном ТФБ. У нас есть Центробанк, есть Нацбанк РТ, в котором сидят люди, надзирают. Ну, не может же быть такого! Если на митинги у нас приходят сотрудники отдела "Э" (отдел по борьбе с экстремизмом МВД России по РТ — "Idel.Реалии"), у нас что, больше никто никого не контролирует, только силовики обворованное население? А тут позволили какому-то Мусину свободно воровать деньги граждан? В миллиардных размерах.
Все понимают, что в составе этой ОПГ — руководство нашей республики. И об этом говорят все — и кредиторы первой очереди, и третьей. У меня в голове сначала не укладывалось, что неужели это на самом деле так? Какая-то наивная часть меня. Мы понимаем, что это было все спланировано.
Интересный момент, как оценивается деятельность Ильдара Халикова (экс-премьер-министр РТ, ушел в отставку через несколько месяцев после банкротства ТФБ; возглавлял совет директоров банка — "Idel.Реалии"). Он пришел в 2014 году. И президент Татарстана Рустам Минниханов на встрече с журналистами говорил (после отзыва лицензии): "Мы знали, что происходило в банке, и поэтому туда пришел Халиков". Это его прямые слова в "БИЗНЕС Online". Вот пришел Халиков и предоставляет документы, где написано: "Все нормально". У него что, нет ни аудиторов, он никого не мог привлечь, чтобы проверить и понять, что в банке творится такая …опа? Он же мог это сделать? Мог! И должен был. Но почему этого сделано не было?
— То есть ты думаешь, что когда летом в 2016 году он писал письмо, он не знал?
— Как это?! Знал! То есть его посадили туда не для того, чтобы он навел порядок, как говорит Минниханов. Как за 2,5 года он не смог навести порядок? Значит цель была иная — добить банк, вывести больше денег.
— Ну, якобы пытался же, писал письмо в ЦБ, говорил, что все будет хорошо.
— Писал он или не писал письма, мы не знаем, но там были проверки. Тем не менее, у нас только на руках письма за октябрь 2016 года, где он пишет план мероприятий: "мы сделаем то, то и то". Халиков сказал, что примут меры для улучшения финансового состояния. Понятно, что эти меры не принимаются, и в итоге он делает ровно до наоборот. Вот что получается — организованное преступное сообщество, группировка. Но это сейчас никому не инкриминируется, нет никаких подозреваемых, кроме Роберта Мусина (экс-глава ТФБ и депутат Госсовета РТ; находится под следствием — "Idel.Реалии").
Мы ходили в следком, это было 29 апреля этого года. Собрали там целый президиум: генерала Марата Зарипова, двух помощников, Айрата Нурутдинова из фонда поддержки пострадавших. Нурутдинов и директор фонда зачем в следственном комитете? Для чего это сделано? Для того, чтобы внимание размыть кредиторов, которые пришли вопросы решить в следственный комитет.
— Показать, что республика участвует. Потому что СК не подчинен же республике.
— Сама организация мероприятия впечатляет. Сотрудники Росгвардии на этажах и в лифте, у нас отобрали телефоны, ключи от машин. То есть попросили сдать. Все это запечатали в файл, положили в сейф. И два часа нам Столбов рассказывал про то, почему наши заявления, поданные в августе 2017 года (про невозвратные кредиты, те, которые были в заключении временной администрации), не рассматривают.
— Потому что вы не потерпевшие.
— Потому что мы ненадлежащие заявители. Он нам объяснял, что мы не можем подать заявление. Такой документ может подать только АСВ. Если сейчас Путин позвонит Зарипову и скажет: "разберись с Татфондбанком". Сразу наверное найдется надлежащий заявитель. Я им говорю: "Это же надлежащий документ, с сайта Арбитражного суда, с открытых источников, сами возбудите дело". Например, с такой формулировкой: "В ходе расследования мы нашли такие-то и такие-то факты, которые могут говорить о том-то и том-то". Но нет.
Талгат Абдуллин выглядел бы полным дураком, а он не последний человек у нас в республике
То есть что сейчас получается. Из 50 млрд Мусин на 25 отправится в суд. Хотят они его отправить в ближайшее время, принять решение до 16 августа. Первое, за что Мусина задержали, — это 3 млрд. Это кредит центробанковский там, где ненадлежащее обеспечение. И все эпизоды, на которые 50 млрд сейчас есть — 201 статья ("Злоупотребление полномочиями, повлекшее тяжкие последствия"). Но что ему инкриминируется? Что он единолично расторг все договора, и теперь АСВ как потерпевший, не может пополнить конкурсную массу, и вернуть себе деньги, и вернуть кредиторам деньги. Все. То есть, ни одного эпизода по выводу денег путем выдачи кредитов нет. Например. Мусин в 2014 году выдал ООО "Весна" миллиард рублей, и за это ООО "Весна" поручается ГЖФ облигациями. Затем этой "Весны" нет, миллиард пропал, ГЖФ отбрехался во всех судах. Это же Мусину не предъявляется.
— ГЖФ сейчас заявляет, что Мусин поручился тогда, что все будет хорошо, и ГЖФ тогда поверил.
— Это могут такое говорить два ПТУшника, когда они приходят в микрофинансовую организацию, и один другому говорит: ты возьми на свой паспорт 50 тысяч, я тебе половину сейчас отдам, и я обязуюсь все отдать. И то в таких договорных отношениях оба остаются не в накладе. А иначе Талгат Абдуллин (экс-глава ГЖФ — "Idel.Реалии") выглядел бы полным дураком, а он не последний человек у нас в республике. А тут получается, он поручился государственными деньгами, имуществом на миллиард, и значит, его просто обманули что ли? Может быть, наш следственный комитет их плохо допрашивал? А может быть, Абдуллину предложение такое поступило еще откуда-то. Например, от руководства республики. Вот он и поручился. А деньги-то не получаем мы. И не получим никогда. И никто из них никогда не сядет. И никто из них вины не признает. То есть Мусин за 2 дня да прихода временной администрации все договоры залога расторг, а деньги-то где? А расследования того, почему брались и куда выводили эти деньги — нет. ФСБ где наш хваленый? Где эти деньги-то?
— Формально они должны быть в тех компаниях, которые косвенно принадлежат Мусину.
— Хорошо, в тех компаниях. Но они все сейчас банкроты. Сейчас же параллельно два суда работают — это арбитражный суд и гражданский. То есть по Арбитражу все они банкроты, с них взятки гладки. А с точки зрения УК, надо заводить на них дело, ведь их банкротство привело к ущербу. И АСВ тоже не подает заявление.
— Но АСВ еще до этого говорило, что не подает, потому что еще не закончили все делать. Возможно, они когда-нибудь так сделают.
— АСВ так и говорит, да. У нас был комитет 3 июня, а до этого — весной. Весной они говорили, что ждут заключения, в котором будет написано, что такие-то действия привели к банкротству, и заключение послужит стартом для подачи заявления об умышленном банкротстве. Сейчас был комитет кредиторов, Столбов говорит: "К осени". Я говорю "подождите", на прошлом комитете кредиторов вы говорили, что к лету. Ведь в тот момент, когда временная администрация зашла, она же не знала, что кредиты взялись, не отдались и отдаваться не будут. Что тогда мешало подать заявления?
— Видимо, они пытаются сделать так, чтобы найти хоть еще что-то и подать все сразу. Возможно. Они так заявляли, по крайне мере, в начале. Если они сейчас подадут заявление и его примут, возбудят дело, передадут его в суд, а доказательств будет недостаточно.
— Доказательства ищет не АСВ. Это не их задача. Материалы АСВ, какими они были 1 января 2017 года, такими и остались. Уже можно подавать заявления. Не подают. Я думаю, что это просто сговор. Как сговор тогда, когда деньги воровались, между властями республики и ЦБ, так и сейчас — сговор. Но это домыслы. На примере других банков я вижу то же самое. Хорошо, поймали там какого-то директора какого-то банка, вменили ему 3 млрд. Да, он расторгнул договора залога, да, он там переписал.
— Были ли возбуждены за последнее время дела после проверок АСВ? В каком моменте это происходило? Тоже спустя много лет или сразу же?
— Спустя очень много лет возбуждены дела на очень маленькие суммы. Три-четыре банка. Прецедентов таких всего несколько.
— А история с главой ПСО "Казань" Равилем Зиганшиным тебе не кажется подозрительной? Что он в суде третий раз заявляет, что подпись не его: "Печать наша, но подпись не моя, давайте экспертизу".
— 29 апреля, когда у нас была коллективная встреча в СК, задали вопрос и о ПСО Казань, о том, что сейчас происходит по этому делу в арбитражном суде. Столбов говорит: "Мы три или четыре экспертизы делали подписи Зиганшина, по этим же договорам. По этим же эпизодам сейчас будет судиться Мусин". То есть в рамках уголовного дела — это его подпись. Значит, он что делает? Он затягивает дело. Но куда смотрит Арбитражный суд? МВД? Он сейчас смог снова строить космодром "Восточный".
— Он несколько дел выиграл, например, когда он смог отстоять 7 млн евро.
— АСВ работает плохо. И если АСВ говорит "это у вас суды такие", они мне говорили так, в ответ на мои претензии о качестве их работы, ну тогда говорите об этом громче, организуйте пресс-подходы журналистов, говорите: "посмотрите, что творят суды".
— По твоему мнению, главная задача АСВ в этом деле какая?
— У них задача очень простая. Им нужно протянуть время и сделать все "красиво". Нужно показать, что оно, как конкурсный управляющий, выполняет все процедуры правильно, по закону. Чтобы формально к нему нельзя было придраться. Оно все формально сделало — описало, вело отчеты. Кроме того, АСВ не нужно создавать каких-то прецедентов для тех, кто представляет какое-то альтернативное мнение о банкротстве банка, чтобы не за что было зацепиться.
Поэтому в тех спорах, которые мы, кредиторы, инициируем, они как львы бьются, а те, в которых должны кредиторов защищать, но сверху дан указ не рыпаться, в этих случаях они в судах формальную повинность отбывают. Они не выигрывают и не проигрывают. Сейчас АСВ к лету-осени, предварительно согласуя с руководством республики, и после выборов в Госсовет РТ осенью этого года, подадут в суд. Там скажут — преднамеренно или непреднамеренно.
— То есть ты думаешь, что они подадут в суд?
— Подадут обязательно. Субсидиарную ответственность, скорее всего, возложат на Мусина.
О РАСКОЛЕ ВКЛАДЧИКОВ
— Давай вернемся к теме раскола внутри вкладчиков. Сейчас есть две группы: юрлица, которых ты представляешь, и третья очередь вкладчиков, которую представляет Елена Косоурова. Что ты вообще по этому поводу думаешь? Хорошо это или плохо?
— Отвечу, почему так получилось. Моя версия: до первого собрания, когда стали собирать доверенности и вообще никаких разговоров о первой, второй, третьей очередях не было, активисты решили, что наш человек должен быть в комитете кредиторов. Мы понимали, что не важно кто это будет, мужчина или женщина, с большой или с маленькой суммой в реестре, главное что это будет человек, который не сбежит и не предаст. Именно в тот момент начались претензии.
В один момент мы поняли, что мы боремся не с Мусиным, а между собой
Тогда появились люди, которым я не нравлюсь. У меня мало денег пропало, образование у меня неподходящее, разговариваю я иногда плохо. Ну и просто я видимо кому-то не нравлюсь. Вот начался раскол. Но мы и понимали, что так оно и будет. И предполагали, что, скорее всего, уже включили какие то ресурсы, чтобы расколоть протест, и отвлечь людей внутренними разборками. Но тем не менее доверенности мы стали собирать и собрали. Сколько мы на это сил положили. Комитет кредиторов избрали и стали работать.
Но получилось так, что, по мнению некоторых кредиторов, мы делали все неправильно. Но так всегда бывает. Это были претензии во всем — юрист ваш не верно работает, сомнительные сделки он не оспаривает, то не эдак и так не так.
В один момент мы поняли, что мы боремся не с Мусиным, а между собой. Это было летом 2018 года. И с осени 2017 по лето 2018 год у нас были только выяснения отношений, подогреваемые вбросами извне. Даже в вашем издании под статьей творилась чертовщина. Мы говорим: "то не наши писали". Они говорят: "Это не наши писали". Я думаю, что руководство республики видело, что есть вот такое противостояние. Но оно не настолько серьезным было и есть, я считаю. Но мы ведь все равно за одно и то же. Пусть и разными методами. Но они грамотно нас еще больше столкнули.
— Заметно стало, что у вас раскол, после того, когда ты ушла.
— Мы всегда говорили и знали, что они стоят в первой очереди. Одно из дел, которые мы сейчас еще раз пытаемся протолкнуть — по "Ак Барсу". Мы его тогда протолкнули, но оно все равно заглохло, потому что и я уехала, и у нас закончились деньги. Юрист без денег работать не будет. Возбуждая это дело, мы же понимали, что потратим 1,5 года на то, чтобы победить "Ак Барс", а деньги получат кредиторы первой очереди. Но мы всегда понимали, что наша главная цель — это субсидиарная ответственность.
— Но сейчас это выглядит так, что раньше вы участвовали в заседаниях в арбитраже, а сейчас совсем не участвуете. Не стало ли причиной то, что в Арбитраже вернется все только представителям первой очереди и поэтому нет смысла участвовать?
— Когда были заседания, к которым мы подавали заявления, а тогда этих заседаний было очень много, но в определенный момент мы поняли, что от того, что ты туда просто ходишь, толку нет. Но сейчас это делает первая очередь. Толк есть? Нет. Вот если бы это был митинг из 300-400 человек, работа пары юристов, и еще в суд ходят, во все суды, вот тогда это был бы толк. Это можно сделать только объединившись. Сейчас их там ходит 20-30 человек.
— Но заседания, когда они особенно важные, такие как экспертиза по Татэнергосбыту, ходит человек 60.
— Ну, хорошо, 60 человек. 60 человек "физиков" плюс 10 человек "юриков" — уже было бы 70 человек. Совсем другое было бы уже звучание. И митинг если был б, и юридическая работа если бы была. Но мы не смогли договориться. Почему — не знаю.
О ВЫБОРАХ В ГОССОВЕТ И ПОЛИТИКЕ
— После того, как ты вернулась, главный вопрос был, почему? Почему сейчас? Почему спустя пол года? Немного подозрительно, особенно перед выборами в Госсовет.
— Да! Выглядит это очень… Типа: "Ну, мы так и знали!" Нет, я не собираюсь [участвовать в выборах]. Региональное отделение [партии Роста] я же возглавляла, попробовала. Мне важно было понять эту кухню, мы сделали это, для нас это было очень важно. Но мы поняли, что мы пока не готовы. Нужны совсем другие ресурсы. Ну мы побывали 1,5 года в общественной жизни и рановато идти в политику, для меня. Я не сомневаюсь, что есть такие политики, они рождены быть депутатами и готовы жизнь свою положить на благо общества. Но я не такая, я понимаю, что для меня сейчас в приоритете дети, семья, работа. Поэтому в Госсовет я не собираюсь и не собиралась до того, как я вернулась.
— А другие активисты?
— Нет. Из нашего движения вообще никто не хочет.
— А когда-нибудь рассматривала такую возможность для себя? Особенно после того, как ты возглавлила штаб Титова в Татарстане и набралась опыта?
— Раньше у меня была такая молодая неопытная мысль. И когда я ее реализовала, штаб возглавила, я поняла, что у меня ничего не получается, у меня очень мало опыта, мало ресурсов. Не знаю, появится ли у меня еще такое желание еще через пять лет. Но я считаю себя человеком, который способен на благо общества работать. Но, по крайней мере, не сейчас.
О БУДУЩЕМ БОРЬБЫ ЗА ПОТЕРЯННЫЕ СРЕДСТВА И СОЖАЛЕНИЯХ О ПРОШЛОМ
— С тех пор, как ты вернулась, что еще было сделано тобой и теми людьми, кто тебя поддерживает?
Я вообще не знала, что делают оппозиционеры, я только краем уха слышала, кто такой Алексей Навальный
— Мы сходили в СК. Мы собрали денег. У нас работает наш юрист, у нас есть костяк, который готов продолжать борьбу. Мы отправим в Арбитраж несколько исков. Другой вопрос, что сейчас стало тяжелее, потому что прошло 2,5 года, много народу получило деньги. И большинство из тех, кто получил деньги, они уходят. Хотя активность людей определялось не только тем, сколько они денег потеряли, но были очень активные, у которых 10 тысяч оставалось. Дело в несправедливости, а не в сумме. Были такие, у которых 100 миллионов пропало, но мы их не знаем.
— Сожалеешь ли о ты о каких-то действиях, которых вы не сделали в самом начале? Главное же у вас было, чтобы не уходить в политический протест? Жалеешь ли об этом, что не решили уводить в политику?
— До похода в Госсовет я вообще не знала, кто такой, например, Илья Новиков (экс-глава татарстанского отделения "Открытой России" — "Idel.Реалии"). Я сейчас про тех, кто появился рядом с нами. Я вообще не знала, что делают оппозиционеры, я только краем уха слышала, кто такой Алексей Навальный. И это большой мой минус, как человека, как гражданина, потому что политической жизнью я не жила. А когда случилась такая ситуация с Татфондбанком, мы были вообще не готовы ни к чему.
Когда мы сходили 3 марта в Госсовет, Новиков говорил нам: "надо делать так и так, жестко". Его тогда никто не знал, сидели бабульки — кредиторы Татфондбанка, сидела я. И эти бабушки смотрят на меня, а я сама не знаю, кто такой Новиков. А он говорит: "Давай, пиши, сейчас свергаем Халикова". Всем уже и так страшно, кроме Новикова. И я стою перед ужасным выбором: предпринять жесткие шаги, подставлять и себя, и этих бабушек. Это сейчас мы понимаем, что если бы поступили решительнее, то тут же был КАМАЗ с деньгами. И потому сейчас, пройдя огромную школу, я говорю, что неправильно жила, и как каждый должен уделять внимание и время общественной жизни, политике, и как должно работать гражданское общество. А тогда, как человек, который ни разу не сталкивался с этим , я думала, ну неужели Халиков будет врать? Наверное, он правду говорит. Вот за это я себя ругаю.
— Вы тогда не подписали обращение?
— Я помню, был митинг, и туда пришел Илья Новиков, и они составили обращение на имя депутатов с требованием снять Халикова. Сколько то подписали, но оно заглохло, потому что массово их никто не поддержал.
Они целый год не получали зарплату, кормились с зарплат своих жен, надеясь, что заработают на следующий год
Еще один был большой минус. Я за собой чувствую вину. Мы пришли 4 марта, это была суббота. Мы сходили в ТАИФ, время уже после обеда. Вернулись в ТПП, пришла Лариса Глухова (до 2017 года министр юстиции Татарстана — "Idel.Реалии") и сказала, что в понедельник будет ответ на ультиматум. Мы хотели, и для нас это было очевидное желание, что в понедельник за ответом от правительства мы придем к Кабмину. Придем большим коллективом. Они уже все поняли, и самое страшное для них стало, что мы придем туда в понедельник. В понедельник утром, часов в 10-11, мне звонит Николаев из ТПП и говорит: "Не надо в Кабмин идти, давайте соберемся у нас". Нет, говорю, мы в пойдем. Мне звонит Андрей Афонин (на тот момент глава Фонда поддержки пострадавших; умер в декабре 2018 года — "Idel.Реалии") и начинает на меня наезжать. И мне стало просто страшно. У меня не было никогда подобострастия к ним, к чиновникам, но было уважение, я же думала, что раз человек занимает такую должность, ему можно верить. И они понимали, что если допустят во второй раз такое, то начнется коллапс. И я согласились на ТПП.
— Нас тогда не пустили на встречу, хотя в зале была куча журналистов.
— Вопросов про журналистов не было вообще. Тогда мы не понимали важности настаивать на том, чтобы были журналисты. Вот об этом я жалею. Это было неправильно. Надо было идти в Кабмин. И те, кто хочет меня осудить, пусть рядом со мной встали бы в тот момент, ну, или поменялись бы со мной жизнью. Я не оправдываюсь перед общественностью, я перед ними не виновата. А перед собой я виновата, но я сделала правильные выводы.
— У вас был бизнес, у вас застряли деньги. Повлияло ли это на него?
— На нас нет. Наше преимущество в том, что мы очень маленькая организация, у нас есть наемные сотрудники, чаще всего на аутсорсе. И если мы им сейчас не платим зарплату, мы им говорим: потерпите, скоро все будет нормально. Мы занимались проектированием. Нам в этом плане просто повезло. А другие, близкие мои друзья, занимались ремонтом соцучреждений, зданий. Они саккумулировали большую сумму денег на счете, чтобы в начале года участвовать в аукционе — ах, рушится банк. Там все их деньги. Они целый год не получали зарплату, кормились с зарплат своих жен, надеясь, что заработают на следующий год. Но все, в итоге контору закрыли, людей уволили. И таких случаев много.
Среди таких, кто погорел и общественные организации, приравненные к юридическим лицам. И некоторые группы физиков, которые не в первой, а в третьей очереди. Много несправедливых моментов. И погрузившись в банкротство банка, я увидела, какие последствия влечет за собой крах банка. Какое количество людей страдает, и не имеет надежды на возврат денег. За каждым банкротством сотни тысяч судеб. И крах банка это не только потеря денег, это крушение надежд на справедливость, на защиту государства, крах веры в равенство всех перед законом.
Это прямая работа депутатов, исправлять законодательство, защищать людей. Но чиновники и депутаты не хотят с нами разговаривать. Для них мы только крикуны, не способные реально оценивать ситуацию, действовать на благо общества. Сейчас спроси любого кредитора, и он больше разбирается в законе о банкротстве, видит все его недочеты, чем любой из наших депутатов. И самое плохое, что мы наблюдаем сейчас, что следственный комитет не привлекает реальных получателей денег к ответственности. Дело ТФБ расследуется так, чтобы формально были соблюдены все процедуры, а реальные получатели денег, реальные заказчики банкротства банка, избежали наказания.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
